Слепой тапёр (Полонский)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
[179]
СЛѢПОЙ ТАПЕРЪ.

Хозяйка руки жметъ богатымъ игрокамъ,
При свѣтѣ лампъ на ней сверкаютъ брилліанты…
Въ урочный часъ, на балъ, спѣшатъ къ ея сѣнямъ
Франтихи-барыни и франты.

Улыбкамъ счету нѣтъ…— одинъ таперъ слѣпой,
Рекомендованный женой офиціанта,
Въ парадномъ галстукѣ, съ понурой головой,
Угрюмъ и не похожъ на франта.

И по̀дъ-локоть слѣпца сажаютъ за рояль…
Онъ поднялъ голову — и вотъ, едва коснулся
Упругихъ клавишей, едва нажалъ педаль,—
Гремя, богъ музыки проснулся.

[180]


Струнъ металлическихъ звучитъ высокій строй,
Какъ вихрь несется вальсъ,— побрякиваютъ шпоры,
Шуршатъ подолы дамъ, мелькаютъ ихъ узоры
И ароматный вѣетъ зной…

А онъ — потухшими глазами смотритъ въ стѣну,
Не слышитъ говора, не видитъ голыхъ плечъ,—
Лишь звуки, что бѣгутъ одни другимъ на смѣну,
Сердечную ведутъ съ нимъ рѣчь.

На бѣднаго слѣпца слетаетъ вдохновенье,
И грезитъ скорбная душа его,— къ нему
Изъ вѣчной тьмы плыветъ и свѣтится сквозь тьму
Одно любимое видѣнье.

Восторгъ томитъ его,— мечта волнуетъ кровь:—
Вотъ жаркій лѣтній день,— вотъ кудри золотыя—
И полудѣтскія уста, еще нѣмыя,—
Съ однимъ намекомъ на любовь…

Вотъ ночь волшебная,— шушукаютъ березы…
Прошла по саду тѣнь — и къ милому лицу
Прильнулъ свѣтъ мѣсяца,— горятъ глаза и слезы…
И вотъ ужъ кажется слѣпцу,—

[181]


Похолодѣвшія, трепещущія руки,
Бѣлѣясь, тянутся къ нему изъ темноты…—
И соловьи поютъ, и сладостные звуки
Благоухаютъ, какъ цвѣты…

Такъ, образъ дѣвушки когда-то имъ любимой,
Ослѣпнувъ, въ памяти свѣжо сберечь онъ могъ;
Тотъ образъ для него расцвѣлъ и — не поблекъ,
Уже ничѣмъ не замѣнимый.

Еще не знаетъ онъ, не чуетъ онъ, что та
Подруга юности — давно хозяйка дома
Великосвѣтская,— изнѣжена, пуста
И съ аферистами знакома!

Что отъ него она въ пяти шагахъ стоитъ
И никогда въ слѣпомъ таперѣ не узнаетъ
Того, кто вѣчною любовью къ ней пылаетъ,
Съ ея прошедшимъ говоритъ.

Что если-бъ онъ прозрѣлъ,— что если бы, другъ въ друга
Вглядясь, они могли съ усиліемъ узнать?—
Онъ поблѣднѣлъ бы отъ смертельнаго испуга,
Она бы — стала хохотать!