Смерть волка
I.
Какъ средь пожара дымъ, клубясь и затмѣвая
Багровую луну, неслися облака
И, въ сумрачной дали безбрежной утопая,
Чернѣлъ повсюду лѣсъ. Сквозь чащу ивняка,
Густаго вереска, ковромъ травы росистой
Мы молча шли, какъ вдругъ подъ старой елью мшистой
Замѣтили слѣды глубокіе когтей
Недавно бывшихъ здѣсь обложенныхъ звѣрей.
Остановясь, мы всѣ дыханье притаили
И превратились въ слухъ. Какъ мы, безмолвны были
И лѣсъ, и даль равнинъ, лишь гдѣ-то въ небесахъ
Пѣлъ флюгеръ жалобно. Высоко надъ землею,
Съ верхушекъ башенныхъ сметая древній прахъ,
Дулъ вѣтеръ, тишь долинъ не трогая собою,
Гдѣ мощные дубы, въ утесамъ прислонясь,
Заснули, будто бы на нихъ облокотясь.
Все было тихо. Вотъ охотникъ посѣдѣлый
Нагнулся, оглядѣлъ среди безмолвья слѣдъ,
Потомъ припалъ въ землѣ, вперивши взглядъ умѣлый,
И, вставши, передалъ намъ шепотомъ отвѣтъ:
Глаза, какъ и всегда, ему не измѣнили —
Оставили тотъ слѣдъ (глубокій оттискъ пятъ,
Когтей могучихъ видъ тому порукой были)
Два волка матерыхъ и пара ихъ волчатъ.
Схватившись за ножи, заботливо скрывая
Блестящіе стволы винтовокъ, мы пошли
Впередъ за шагомъ шагъ, руками раздвигая
Густую сѣть вѣтвей. Вдругъ тѣ, что насъ вели,
Столпившись, замерли, чего-то выжидая.
Предметъ тревоги ихъ въ одѣтой мглой дали
Стараясь разглядѣть, сначала предъ собою
Сверкавшихъ пару глазъ замѣтилъ я; а тамъ,
Въ чуть видимыхъ чертахъ, смягченныхъ полутьмою,
И всю семью волковъ: во всемъ подобно псамъ,
Когда подъ громкій лай хозяина встрѣчая,
Бѣгутъ они къ нему, волненія полны,
Волчата прыгали средь вереска, играя
При блескѣ сквозь листву мерцающей луны.
Движенья ихъ и видъ собакъ напоминали,
Но дикіе сыны взростившихъ ихъ лѣсовъ,
Рѣзвяся, тишины нѣмой не нарушали, —
Ни на единый мигъ они не забывали,
Что въ нѣсколькихъ шагахъ, въ твердынѣ городовъ,
Гнѣздится человѣкъ, ихъ врагъ неумолимый,
И вѣчно сторожитъ. Суровый ихъ отецъ
Стоялъ не вдалекѣ. За нимъ, какъ древле чтимый,
Изъ мрамора рѣзцомъ созданный образецъ
Той, что полубоговъ на Тибрѣ воспитала,
Волчица на травѣ подъ деревомъ лежала.
Вдругъ волкъ, почуявъ насъ, подвинулся впередъ,
Присѣлъ, въ тревогѣ дернъ когтями раздирая;
Онъ понялъ, что погибъ, что всюду, гдѣ пойдетъ,
Засада ждетъ его и ненависть людская.
Тогда въ смертельный бой онъ ринулся на псовъ
И, выбравъ кто всѣхъ злѣй, съ враждою безпощадной
Впился въ его гортань горячей пастью жадной
И замеръ. Градомъ пуль, ударами клинковъ
Пронизанный насквозь въ бока его сѣдые,
Онъ боль несмѣтныхъ ранъ безмолвно перенесъ
И лишь тогда разжалъ клыки свои стальные,
Когда къ ногамъ его свалился мертвый песъ.
Покончивши со псомъ, волкъ насъ обвелъ глазами…
Ударами ножей до самыхъ черенковъ
Въ землѣ въ его крови онъ пригвожденъ былъ нами
При блескѣ въ грудь его направленныхъ стволовъ…
Взглянувши разъ еще, облизывая съ морды
Струившуюся кровь, онъ голову склонилъ,
Закрылъ свои глаза и, смерть встрѣчая гордо,
Ни звука въ тяжкій мигъ предъ ней не проронилъ.
II.
Я видѣлъ, какъ, полна борьбы и сожалѣнья,
Покинула отца и скрылась въ лѣсъ семья.
Преслѣдовать ее не въ силахъ отъ волненья,
Опершись на ружье, стоялъ въ раздумьи я.
Мощь гордая вдовы мнѣ ясно говорила,
Что мужа смерть она готова раздѣлить,
Но долга матери таинственная сила
Влекла ее спасти дѣтей, чтобъ ихъ учить
Съ терпѣньемъ голодать, нести судьбы оковы,
Чуждаться городовъ, что гордый людъ создалъ,
Чьи подлые рабы-собаки гнать готовы
Владѣльцевъ коренныхъ изъ ихъ лѣсовъ и скалъ.
III.
О, люди! — думалъ — я. — Какъ низко-малодушны
Вы съ громкимъ именемъ царя природы всей!
Какъ жизнь и гнетъ ея, судьбѣ своей послушны,
Умѣютъ покидать — лишь видно у звѣрей.
Понявъ, чѣмъ жизнь была и съ чѣмъ должно разстаться,
Молчать предъ смертью — долгъ и слабость — сокрушаться!
Да, понялъ я тебя, скиталецъ дикій мой!
И твой предсмертный взглядъ мнѣ сердце сжалъ волненьемъ»,
Онъ говорилъ: «Будь твердъ, работай надъ собой
И духъ свой укрѣпляй упорнымъ размышленьемъ,
Чтобъ гордость стойкая, что съ дѣтства далъ мнѣ лѣсъ,
Пылала и въ тебѣ огнемъ своимъ священнымъ!
Моленья, вздохи, плачъ оставь рабамъ презрѣннымъ
И бодро разрѣшай упавшую съ небесъ
Загадку длинную со смысломъ сокровеннымъ…
Когдажь придетъ конецъ, умри, какъ умеръ я,
И пусть не выдастъ мукъ ни звукомъ грудь твоя».
| 
