Кто о чемъ чаще думаетъ, то тому по большей части и пригрѣживается. Воину война, любовнику любовница, пьяницѣ водка, игроку карты, подьячему взятки, монаху Ангели, откупщику черти; а мнѣ пригрезилося то, о чемъ я никогда не думывалъ: былъ я въ Лунѣ. Что я тамъ видѣлъ? Ежели я все то описывати стану; такъ я столько измараю бумаги, сколько въ годъ измараетъ тотъ подьячій, который взявь у безграматнаго и негоднаго моево кописта подносъ и чарки; ибо онъ человѣкъ сребролюбивый, а подносъ и чарки здѣланы изъ серебра, учинилъ кописта грамотнымъ и почтеннымъ человѣкомъ, а меня безграмотнымъ, и отвратилъ меня отъ Мельпомены, а попросту отъ сочиненія Трагедій. Непомню кто мнѣ сказывалъ, будто Мельпомена такъ на нево за ето разсердилася, что вознамѣрилася на нево подати челобитную, вѣдая то что Россійская Паллада о Россійскомъ Парнассѣ имѣетъ попеченіе. Мельномена думаетъ то, что Россійскія Трагедіи гораздо потребняе Россійскому народу, нежели Россійскому подьячему серебреныя чарки. Сверьхъ того слыхала она, что въ Россіи за лихоимство приказано вѣшать: а паче всего сердится она за то на нево, что онъ требуетъ отъ меня, вмѣсто извѣстія, извести, и по Парнасскимъ дѣламъ еочиняетъ екстракты, и справки путаетъ, чево въ Парнасской коллегіи никогда не важивалося. Но все бы ето Парнасской коллегіи еще не востревожило; то присутствующимъ несносно, что онъ со подобными себѣ вралями, бумаги много перемаралъ, отъ чего бумага вздорожала, а отъ того писателямъ убытокъ. Сія причина не допускаетъ меня учинити путешествію моему описанія. Писати мнѣ хочется, да бумага дорога; ибо подьячія всю ее перевели, и умѣя грамотѣ менше всѣхъ писцовъ во всей Европѣ, пишутъ больше всѣхъ. Подожди читатель: я тебѣ можетъ быти многое раскажу, что мнѣ въ моемъ Лунномъ путешествіи грезилося, когда подьячія менше врать будутъ, и бумага будетъ подешевле, а теперь только то тебѣ объявлю, что я въ Лунѣ былъ, и много тамъ видѣлъ достойнаго твоему любопытству.