Сросшиеся деревья (Балобанова)/ДО
 |
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. Вы можете помочь развитию Викитеки, добавив в примечаниях их перевод на русский язык.
|
| ← Ло-Кристъ | Сросшіяся Деревья | Замковый Островъ → |
| Источникъ: Балобанова Е. В. Легенды о старинныхъ замкахъ Бретани. — СПб.: С.-Петербургская Губернская Типографія, 1896. — С. 58. |
Въ сѣрыхъ пустынныхъ ландахъ[1], за Брестомъ, въ старые годы возвышался замокъ. Стоялъ онъ среди гладкой пустыни, лишенной почти всякой растительности и открытой всѣмъ вѣтрамъ.
И всегда-то не веселы эти сѣрые ланды, но особенно грустное чувство возбуждаютъ онѣ, когда лѣтнее сверкающее солнце неумолимо жжетъ ихъ бурыя кочки, и сохранившіяся до настоящаго времени развалины замка, съ зіяющими черными отверстіями вмѣсто оконъ, заливаетъ яркимъ свѣтомъ своимъ и запыленный словно выжженный, замковый дворъ, и даже глубокій ровъ, заросшій крапивой, бурьяномъ и полынью.
Но изъ самаго сердца этихъ развалинъ поднимаются два необыкновенно стройныхъ, высокихъ дерева — платанъ и липа; плотно срослись они корнями, а вѣтви ихъ такъ сплелись между собою, что трудно развить даже сорванную вѣтку. На далекомъ разстояніи видны эти деревья, — единственная жизнь среди мертвой, словно Богомъ выжженной пустыни.
Вотъ что разсказываетъ о нихъ преданіе.
Когда-то очень давно жила въ замкѣ угрюмая и гордая вдова графа Де-Гралонъ со своимъ единственнымъ сыномъ, Даніэлемъ. Мальчикъ былъ тихій, болѣзненный, и дѣтство его проходило очень одиноко и печально. Цѣлые дни просиживалъ Даніэль у узкаго окна своей башни и смотрѣлъ на зеленыя верхушки деревьевъ сада, единственнаго во всѣмъ околоткѣ. Садъ этотъ принадлежалъ вдовѣ одного изъ жителей бурга[2] и былъ очень красивъ и великъ, заканчиваясь съ одной стороны большимъ, заросшимъ лознякомъ прудомъ, по обѣимъ сторонамъ котораго шли густыя аллеи изъ каштановъ, тиссовъ, сирени, яблонь, поросшія снизу верескомъ и плющомъ. Кое-гдѣ между аллеями выдавались полянки съ изумрудной зеленью, шелковистой, тонкой травой, среди которой пестрѣли и кивали своими розовыми, желтыми, лиловыми головками всевозможные луговые цвѣты. По саду бѣгала и рѣзвилась пятилѣтняя дочь хозяйки — Синтъ, какъ звали ее всѣ окружающіе, уменьшая имя Гіацинты.
Надоѣла графинѣ меланхолія ея маленькаго сына, и она всячески старалась развеселить его. Разъ позвала она его въ большой замковый залъ и, показывая ему на портреты его гордыхъ предковъ, закованныхъ въ латы, и ихъ женъ, въ узкихъ бѣлыхъ платьяхъ, съ огромными шляпами на головахъ, спросила его:
— Неужели не гордишься ты тѣмъ, что принадлежишь къ такому знатному роду, и не хочешь продолжать ихъ дѣла?
— А что же это за дѣло?
— Они бились съ невѣрными, и славились, какъ гордые и знатные властители Бретани!
— Что-же это за дѣло, — быть властителемъ Бретани?
Разсердилась угрюмая графиня Де-Гралонъ, — не умѣла она объяснить сыну, чѣмъ, собственно, онъ долженъ былъ гордиться, хотя и чувствовала необходимость внушить ему родовую гордость.
— Ты вѣчно сидишь какимъ-то сиднемъ у окна своей башни и Богъ знаетъ, о чемъ думаешь! — сказала она недовольнымъ голосомъ, — лучше-бы перечитывалъ исторію Бретани, что прислалъ тебѣ въ подарокъ Святой Отецъ!
— Мнѣ трудно читать: я еще плохо разбираю, и мнѣ хочется погулять вонъ въ томъ саду, оттого-то я и сижу у окна и смотрю на деревья.
Послала графиня за вдовой бюргера, и сказала ей:
— Мой сынъ, графъ Де-Гралонъ, желаетъ гулять въ вашемъ саду.
— Я живу вдвоемъ со своей пятилѣтней дочерью, и буду очень рада принять въ нашемъ саду молодого графа! Мы безпокоить его не станемъ, — пускай гуляетъ себѣ на здоровье!
Поморщилась графиня отъ этихъ простыхъ словъ необразованной женщины, но дѣлать нечего, — пустила къ ней Даніэля: не было другого сада на милю кругомъ.
Сначала Даніэль приходилъ въ сопровожденіи цѣлой свиты и часами угрюмо сидѣлъ подъ деревомъ, но затѣмъ свиту перестали отпускать съ нимъ, а слуга, что долженъ былъ находиться при немъ неотлучно, предпочиталъ гостинницу бурга прекрасному саду, и Даніэль мало по малу былъ предоставленъ самому себѣ или, лучше сказать, хозяйкамъ сада. Очень дичился онъ сначала, но маленькая Синтъ вскорѣ такъ подружилась съ нимъ, что дѣти стали почти неразлучны, и даже въ глухую зиму Даніэль и Синтъ цѣлые часы проводили вмѣстѣ въ саду. Графиня совсѣмъ не стѣсняла мальчика, находя, что на воздухѣ онъ становится и крѣпче, и здоровѣе.
Прошло нѣсколько лѣтъ, и вотъ, маленькая Синтъ не только выросла, но и стала настоящей красавицей; Даніэль, ея вѣрный товарищъ дѣтства, не уступалъ ей ни въ красотѣ, ни въ ловкости, и дѣтская дружба ихъ незамѣтно росла вмѣстѣ съ ними и превратилась въ неизмѣнную всепоглощающую любовь.
Умерла мать Синтъ, и пришлось имъ разстаться: молодая дѣвушка уѣхала въ Парижъ къ единственному своему родственнику, старому дядѣ, а ея домъ и садъ купила графиня Де-Гралонъ для своего Даніэля. Но юноша ни разу не заглянулъ туда: его родные ланды, замокъ, и даже домъ и садъ Синтъ казались ему такой страшной пустыней, что не могъ онъ оставаться тутъ, и сталъ просить свою мать отпустить его ко двору французскаго короля: гдѣ же, какъ не тамъ, слѣдуетъ находиться потомку такого знатнаго рода?
Уѣхалъ Даніэль, и осталась его мать въ полномъ одиночествѣ; цѣлыми днями ходила она по своимъ пустыннымъ заламъ, и эхо разносило по всему замку гулъ ея звонкихъ шаговъ.
Прошло еще нѣсколько лѣтъ. Извѣстія тогда доходили медленно и лишь случайно, но все-же знала графиня, что изъ сына ея вышелъ доблестный воинъ: бился онъ бокъ о бокъ съ рыцаремъ-королемъ[3] и въ Италіи, и въ Пиренеяхъ, и наконецъ дѣлилъ плѣнъ своего сюзерена въ Испаніи. Цѣлыми днями ходила графиня по своимъ пустыннымъ заламъ и не переставала думать о своемъ Даніэлѣ.
Но вотъ, достигла радостная вѣсть до замка въ сѣрыхъ ландахъ: вернулись и король, и Даніэль изъ Испаніи. А затѣмъ вскорѣ пришла и другая вѣсть, — женился графъ; самъ король былъ сватомъ, и пышно отпраздновали свадьбу при дворѣ.
Какую герцогиню, изъ какого королевскаго рода выбралъ онъ себѣ въ супруги? Кто невѣстка гордой графини Де-Гралонъ? Бѣдная маленькая Синтъ, дочь хозяйки сосѣдняго сада! Затаила свою злобу графиня, и стала готовить замокъ къ пріѣзду молодыхъ.
Весело звонили замковые колокола въ одинъ теплый сентябрьскій день, извѣщая сосѣдей о пріѣздѣ Даніэля съ красавицей-женой. Сама гордая мать его вышла навстрѣчу молодымъ, и на порогѣ замка, согласно обычаю, подала имъ по золотому кубку съ виномъ, — только въ кубкѣ Синтъ заключался сильнѣйшій на свѣтѣ ядъ.
Не захотѣлъ Даніэль пить изъ своего кубка и, отдавая его матери, сказалъ:
— Вы наша мать и повелительница, вамъ принадлежитъ первое мѣсто въ этомъ замкѣ, и первый кубокъ на порогѣ его надлежитъ выпить вамъ; мы же съ Синтъ раздѣлимъ второй: мужъ и жена должны дѣлить все пополамъ!
И съ этими словами, смѣясь, выпилъ онъ половину, а другую выпила Синтъ.
Поблѣднѣла графиня, но промолчала.
Къ вечеру стояли въ парадномъ залѣ замка два гроба, а вдоль стѣнъ гордые рыцари и гордыя дамы съ ужасомъ смотрѣли изъ своихъ рамъ на это страшное дѣло.
Звонко раздавались шаги преступной матери: ходила она по опустѣвшему на вѣки замку, и люди въ страхѣ отворачивались отъ нея.
Торжественно похоронили молодого графа въ замковой часовнѣ, а бѣдную Синтъ, какъ непринадлежавшую къ знатному роду, въ ландахъ, у окна часовни. Положила кормилица Даніэля вѣтку платана въ его гробъ, а священникъ — вѣтку липы въ гробъ Синтъ, и выросли изъ гробовъ ихъ платанъ и липа. Тянулся изъ часовни платанъ, тянулся, пока вѣтви его не разбили окна и не сплелись съ вѣтвями липы, а затѣмъ срослись и стволы обоихъ деревьевъ.
Преступная мать не долго пережила свое злое дѣло, и давно лежитъ она далеко отъ замка въ сѣрыхъ ландахъ, гдѣ похоронили ее согласно ея желанію.
Никто никогда уже не жилъ въ замкѣ со дня ея смерти; шаги ея неумолчно и звонко раздавались по заламъ, и пугали даже самыхъ смѣлыхъ изъ наслѣдниковъ. Міръ съ того времени постарѣлъ на нѣсколько сотъ лѣтъ; замокъ превратился въ груду развалинъ, но окрестные жители даже до сихъ поръ слышатъ еще звонкіе шаги по каменнымъ плитамъ обрушившихся залъ, и до сихъ поръ еще оба сросшіяся дерева растутъ и покачиваются надъ этой пустынею, и до сихъ поръ еще существуетъ въ народѣ повѣрье, будто сорванный съ нихъ листокъ оставляетъ на сорвавшей его рукѣ неизгладимое пятно.
Садъ Синтъ уничтоженъ, — его вырубили, и теперь на его мѣстѣ, на берегу пруда, стоитъ мельница. Года быстро и незамѣтно, какъ лѣтнія тучки, проносятся надъ этими сѣрыми ландами и темными развалинами… Сгладятъ они понемногу и слѣды стариннаго сказанья, повергнутъ въ прахъ и оба сросшіяся дерева, — но новая жизнь разовьется въ этомъ царствѣ смерти и разрушенья, хотя намъ и не суждено ее видѣть.