Въ теченіе всей своей жизни Александръ Михаиловичъ держался въ сторонѣ отъ вопросовъ, волновавшихъ тогда наше общество, даже въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ онъ по своимъ спеціальнымъ познаніямъ могъ-бы сказать вѣсское слово. Въ то время когда у многихъ изъ русскаго общества догматомъ считался стихъ Некрасова: «Ученымъ можешь ты не быть, а гражданиномъ быть обязанъ», Бутлеровъ полагалъ, что свои гражданскія обязанности онъ исполняетъ честно и добросовѣстно, отдавшись главнымъ образомъ наукѣ и преподаванію. Было-бы однако совершенно ошибочно думать, что эта нѣкотораго рода замкнутость являлась послѣдствіемъ индифферентизма. Будучи искреннимъ и глубокимъ патріотомъ, онъ не могъ оставаться равнодушнымъ къ крупнымъ явленіямъ послѣдняго тридцатилѣтія русской жизни. Это было бы даже совершенно несогласно съ его живой, впечатлительной натурой. Но интересуясь окружающимъ, иногда возмущаясь нѣкоторыми его явленіями, онъ чаще всего умѣлъ найти въ себѣ основы, если не для примиренія съ тѣмъ, что онъ находилъ ненормальнымъ, нехорошимъ, то по крайней мѣрѣ для объективнаго къ нему отношенія. Но своими коренными, принципіальными убѣжденіями онъ никогда не поступался. Тутъ онъ оставался твердымъ и непоколебимымъ и готовъ былъ выступить одинъ противъ всѣхъ. Иногда казалось, что онъ даже бравировалъ общественнымъ мнѣніемъ. Тамъ, гдѣ другіе, расходясь съ мнѣніемъ большинства, обыкновенно или уступаютъ, или спѣшатъ стушеваться, чтобы скорѣе заставить забыть о себѣ, Бутлеровъ напротивъ выставлялся на показъ. Такіе случаи были конечно рѣдки, но они тѣмъ болѣе существенны, потому что обрисовываютъ вполнѣ его честную и цѣльную личность; безъ нихъ она получила-бы въ нашихъ глазахъ совершенно другой обликъ, такъ какъ для многихъ они казались противуестественными, совершенно несходными съ его характеромъ. Даже людямъ, близко его знавшимъ, казалось иногда страннымъ и непонятнымъ, что этотъ человѣкъ, столь мягкій, деликатный, уважающій чужое мнѣніе, внушавшій симпатію всѣмъ, кто съ нимъ соприкасался, выставляетъ себя иной разъ умышленно рельефно, чтобы принять на себя всѣ стрѣлы нападающихъ. Не долго думая, это называли просто страннымъ. Но если прослѣдить всѣ подобные случаи въ жизни Александра Михайловича, то не трудно замѣтить, не только совершенную послѣдовательность, но даже полную соотвѣтственность съ тѣми чертами его характера, которыя такъ пріятно поражали каждаго при первой съ нимъ встрѣчѣ. Я умышленно употребилъ выраженіе «рельефно», потому что нельзя сказать «рѣзко», такъ какъ рѣзкость и Бутлеровъ — это два понятія несовмѣстимыя, а также и потому, что всегда въ подобныхъ случаяхъ Александръ Михайловичъ не былъ нападающимъ.
Мы не можемъ пройти молчаніемъ еще одной характерной стороны его убѣжденій и дѣятельности, имѣвшихъ выдающееся значеніе въ его жизни. Умолчать объ этомъ значило-бы поступиться существенной долей нашего къ нему уваженія. Мы можемъ не раздѣлять иныхъ убѣжденій человѣка, но не имѣемъ права ихъ игнорировать при характеристикѣ его личности. Я хочу сказать объ отношеніяхъ Александра Михайловича къ медіумизму.
Нужно имѣть много силы воли, чтобы рѣшиться выступить публично съ мнѣніемъ, идущимъ въ совершенный разрѣзъ съ убѣжденіями всего общества, убѣжденіями, которыя слагались и утверждались традиціонно въ теченіи вѣковъ. Серьезные люди на это рѣшаются, только всесторонне и зрѣло обдумавъ какъ то, что они хотятъ проповѣдывать, такъ и то, что ихъ проповѣдь должна разрушать. Такимъ является намъ Александръ Михайловичъ, какъ представитель въ Россіи медіумическаго ученія.
Кто не помнитъ, какъ въ семидесятыхъ годахъ опрокинулась на него почти вся русская печать, и онъ сталъ посмѣшищемъ всей мелкой прессы, уже не стѣснявшейся въ словахъ, чтобы выразить свое пренебреженіе къ человѣку, имя котораго такъ высоко стояло въ наукѣ. Чтобы объяснить такое, по ихъ мнѣнію; противорѣчіе, какъ совмѣщеніе въ одномъ лицѣ и знаменитаго натуралиста, и спирита, готовы были признать у него даже нѣкоторое умственное разстройство. Можно себѣ представить, что долженъ былъ чувствовать тотъ, на кого устремлялись эти нападенія? Бутлеровъ съ полнымъ самообладаніемъ выслушивалъ всѣ эти насмѣшки и инсинуаціи; онъ ожидалъ ихъ заранѣе и столь-же спокойно, со свойственнымъ ему благородствомъ тона истиннаго джентльмена, отвѣчалъ на задорныя нападенія своихъ болѣе серьезныхъ противниковъ. Противъ ихъ возраженій онъ выставлялъ факты, ссылался въ оправданіе себя на имена крупныхъ научныхъ авторитетовъ. Въ цѣломъ рядѣ статей онъ указывалъ, что въ исторіи наукъ можно найти не мало данныхъ, которыя не даютъ права ея адептамъ относиться съ такимъ скептицизмомъ, а еще менѣе съ презрѣніемъ къ указываемымъ имъ явленіямъ. Для насъ, не принадлежащихъ ни къ приверженцамъ спиритизма, ни къ его предвзятымъ противникамъ, наблюдавшихъ за этой неровной борьбой со стороны, ясно, что споръ остался нерѣшеннымъ, да онъ и не могъ быть рѣшенъ этимъ путемъ. Но логика на сторонѣ Александра Михайловича точно также, какъ и симпатіи всѣхъ, кто въ серьезномъ спорѣ привыкъ видѣть турниръ уважающихъ другъ друга противниковъ. Можно не вѣрить въ медіумизмъ, но нельзя отказать въ строгой чисто научной послѣдовательности идей и логичности заключеній у его проповѣдника. Существенно характерной чертой въ отношеніяхъ Александра Михайловича къ медіумизму нужно отмѣтить слѣдующее. Между тѣмъ какъ въ его химическихъ роботахъ мы видимъ полное отсутствіе эмпиризма, — всегда онъ руководился въ нихъ какимъ либо теоретическимъ соображеніемъ — въ медіумизмѣ напротивъ онъ считаетъ всякія теоріи преждевременными, а совѣтуетъ заняться пока собираніемъ фактическаго матеріала. И здѣсь, какъ въ его химическихъ теоріяхъ, мы видимъ тотъ же ясный, строгій взглядъ. Онъ вѣрилъ въ наблюдавшіяся имъ явленія и открыто исповѣдывалъ свою вѣру, не навязывая ея другимъ безъ разбора средствъ. Намъ неоднократно случалось бесѣдовать съ Александромъ Михайловичемъ объ этомъ предметѣ и мы можемъ засвидѣтельствовать, что его рѣшимость отдаться на судъ толпы, уважающей обыкновенно святость чужаго мнѣнія только въ принципѣ, поддерживалась исключительно сознаніемъ важности самого предмета. Если хотя часть того, что свидѣтельствуютъ медіумисты, окажется дѣйствительно существующимъ, то, сдѣлавшись достояніемъ большинства, оно должно привести къ такимъ послѣдствіямъ для человѣчества, которыя трудно теперь опредѣлить даже приблизительно. Таково было отношеніе Александра Михайловича къ медіумизму, вотъ стимулъ, заставившій его выступить проповѣдникомъ. Въ этой рѣшимости подвергнуться всевозможнымъ оскорбленіямъ, въ готовности жертвовать своей популярностью и славой ученаго изъ-за своихъ убѣжденій нельзя также не признать высоко благородной черты покойнаго.
Въ числѣ предметовъ привлекавшихъ на себя вниманіе Бутлерова были и т. наз. спиритическія или, какъ ихъ принято называть въ послѣднее время, медіумическія явленія. Съ этой стороны, быть можетъ, Александръ Михайловичъ извѣстенъ публикѣ даже болѣе чѣмъ съ научной стороны. Изъ-за этихъ занятій о немъ въ обществѣ образовались два совершенно противуположныхъ мнѣнія. Одни, и нужно сказать большинство, видѣли въ немъ человѣка нѣсколько ненормальнаго, мономана, другіе же пламеннаго борца и великаго адепта новыхъ идей съ мистическимъ, фантастическимъ характеромъ, обращающихъ, какъ извѣстно, легче всего на себя вниманіе извѣстной части общества. По моему мнѣнію и то и другое мнѣніе одинаково ошибочны. Я нарочно затрогиваю этотъ вопросъ, желая высказать свой взглядъ на эту сторону дѣятельности Александра Михайловича. Я имѣю на это право тѣмъ болѣе, что стою совершенно внѣ партій въ этомъ отношеніи и только изъ книгъ, и то случайно, и по наслышкѣ знакомъ съ подобными явленіями. Прошу васъ, мм. гг., при этомъ замѣтить, что я вовсе не имѣю въ виду высказать мнѣніе о явленіяхъ, мнѣ мало извѣстныхъ; я желаю только выставить дѣятельность Александра Михайловича Бутлерова въ этой области въ правильномъ, по моему мнѣнію, свѣтѣ. Александръ Михайловичъ Бутлеровъ извѣстенъ нѣкоторыми своими статьями по вопросу о медіумическихъ явленіяхъ. Извѣстно также, что эта его дѣятельность заслужила ему не мало упрековъ отъ большинства, не мало насмѣшекъ и инсинуацій. Поэтому меня самого интересовало ознакомиться съ тѣмъ, что было имъ высказано по этому поводу. Все имъ написанное объ этомъ предметѣ мною читано и перечитано не одинъ разъ и я составилъ себѣ совершенно опредѣленное понятіе о его дѣятельности въ этомъ отношеніи. Результатъ, который я вынесъ изъ изученія его сочиненій по вопросу о медіумическихъ явленіяхъ, однако, не соотвѣтствовалъ тому предположенію, которое я заранѣе составилъ, находясь подъ вліяніемъ нѣкотораго предубѣжденія. Что бы ни сказали, но и въ этомъ отношеніи я долженъ считать дѣятельность Александра Михайловича Бутлерова далеко не заслуживающей того порицанія, которое по большей части было его удѣломъ. Его статьи по вопросу о медіумическихъ явленіяхъ дышутъ твердымъ и глубокимъ убѣжденіемъ въ объективной реальности явленій, о которыхъ идетъ рѣчь; въ статьяхъ его мы встрѣчаемся съ тѣмъ-же яснымъ и строго-логическимъ языкомъ, который характеризуетъ его химическія сочиненія: въ нихъ замѣчается полное отсутствіе мистицизма, да и самъ онъ говорилъ, что мистическое и сверхъестественное кончается тамъ, гдѣ воцаряется знаніе. Къ изученію медіумическихъ явленій манила его не таинственность, его влекла къ нимъ жажда знанія. Онъ не предлагалъ для этихъ явленій никакого объясненія, но признавая въ нихъ проявленіе новой неизвѣстной еще силы, настаивалъ на изслѣдованіи, ожидая отъ изученія медіумическихъ явленій важныхъ результатовъ, какъ для психо-физіологіи, которой явленія эти ближе всего касаются, такъ и дли всего естествознанія, въ самыхъ основахъ его, въ нашихъ понятіяхъ о веществѣ, о силѣ и объ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ, У него на первомъ планѣ стояло требованіе изслѣдованія и это, я думаю, есть единственная правильная почва, на которой долженъ стоять естествоиспытатель. При этомъ не мало требуется честности и гражданскаго мужества, чтобы высказаться о вопросѣ до такой степени трудномъ и дискредитированномъ обманами шарлатановъ въ глазахъ общества, въ которомъ каждый считаетъ себя въ правѣ быть судьей и высказать приговоръ. Поэтому мнѣ кажется, что даже тотъ, кто не раздѣляетъ воззрѣній Бутлерова по вопросу о медіумическихъ явленіяхъ, не можетъ не отдать ему дань справедливаго уваженія за его честное, открытое и вполнѣ достойное отношеніе къ дѣлу.
Долгіе годы употребилъ нашъ незабвенный учитель на свое дѣло, на разработку и утвержденіе своей теоріи химическаго строенія, и на долю его выпало завидное счастье видѣть всеобщее признаніе своихъ воззрѣній. Другому было бы съ избыткомъ достаточно. Но могучему уму Александра Михайловича было мало. Познакомивъ насъ съ расположеніемъ атомовъ элементовъ въ частицѣ химическаго соединенія, онъ обратился къ изученію самихъ атомовъ. Здѣсь мы знакомимся съ еще болѣе глубокими воззрѣніями его на природу вещей, но — только знакомимся; неумолимая смерть прервала его жизнь въ тотъ моментъ, когда онъ готовился раскрыть намъ одну изъ самыхъ сокровенныхъ тайнъ природы и намъ остались только одни его идеи и гипотезы, оправдать которыя предстоитъ другимъ.
Размышляя надъ тѣмъ: что такое атомъ, что такое матерія? Александръ Михайловичъ приходилъ къ такому рѣшенію: всякое химическое соединеніе не представляетъ изъ себя чего-нибудь мертваго, неподвижнаго. Напротивъ, оно одарено постояннымъ движеніемъ, совершающимся въ его самыхъ мельчайшихъ частичкахъ, которыя постоянно мѣняются въ своихъ взаимныхъ отношеніяхъ, суммируясь при этомъ въ нѣкоторый постоянный средній результатъ. Словомъ, мы всегда имѣемъ въ химическомъ соединеніи состояніе извѣстнаго неподвижнаго равновѣсія, оно представляетъ опредѣленную зависимость, результатъ движенія его составныхъ частей, которыя мы называемъ атомами. Тогда вѣсъ атома будетъ ничѣмъ инымъ, какъ выраженіемъ того количества матеріи, которое является носителемъ извѣстнаго количества движенія — химической энергіи. Но извѣстно, что количество энергіи опредѣляется не одной массой вещества, масса послѣдняго можетъ оставаться безъ измѣненія, а количество энергіи будетъ мѣняться, напр. вслѣдствіе измѣненія скорости. Если это такъ, то непремѣннымъ выводомъ отсюда является то, что атомы разныхъ элементовъ не представляютъ какихъ-нибудь постоянныхъ величинъ, а способны къ извѣстнымъ измѣненіямъ, напр. въ своемъ вѣсѣ. Подтвержденіе такому взгляду Александръ Михайловичъ видѣлъ въ наблюденіяхъ Шютценбергера, до сихъ поръ никѣмъ не объясненныхъ и состоящихъ въ томъ, что при анализахъ нѣкоторыхъ соединеній элементовъ углерода и водорода получаются процентныя количества углерода и водорода, составляющія въ суммѣ болѣе 100. Для объясненія этого явленія нѣтъ другаго пути, какъ тотъ, который указалъ Александръ Михайловичъ. Однако онъ не довольствовался однимъ объясненіемъ, онъ желалъ поставить его внѣ спора, на прочную почву факта, и приступилъ къ приготовленію необходимыхъ для того опытовъ — но ему не суждено было совершить ихъ.
Взглядъ на атомные вѣса элементовъ, какъ только на выраженіе количества энергіи, присущей извѣстнымъ состояніямъ матеріи, былъ однако лишь приложеніемъ къ частному случаю общихъ воззрѣній Александра Михайловича на матерію и силу. До сихъ поръ принимается всѣми за непреложное, въ мірѣ существуютъ два рѣзко отличные другъ отъ друга фактора: матерія и сила. Вѣрно-ли это? задаетъ себѣ вопросъ Александръ Михайловичъ, и отвѣчаетъ: нѣтъ. Мы не знаемъ вещества помимо энергіи, помимо силы. Вещество безъ силы не подлежало бы нашему познаванію, потому что мы не воспринимали бы отъ него впечатлѣній говорящихъ намъ о его существованіи и свойствахъ. Такимъ образомъ вещество и сила сливаются въ одно или, лучше, понятіе о веществѣ растворяется въ болѣе обширномъ понятіи о силѣ, ибо мы не знаемъ вещества безъ силы, но должны допустить существованіе силы безъ того, что обычно считаемъ веществомъ. Гдѣ есть вещество — тамъ всегда есть сила, но гдѣ есть сила, тамъ не всегда непремѣнно есть то, что мы называемъ веществомъ, какъ напр. въ явленіи всемірнаго тяготѣнія. Съ этой, точки зрѣнія, вещество есть не болѣе, какъ только нѣкоторая форма проявленія силы, представляющей единую и дѣйствительную сущность всей неодушевленной природы.
Здѣсь Александръ Михайловичъ останавливается к спрашиваетъ себя: что же, здѣсь ли предѣлъ нашему знанію? И отвѣчаетъ снова — нѣтъ. Теоретически ясная, строго научная возможность существованія силы, безъ обычнаго понятія о матеріи, привела его къ признанію существованія человѣческаго духа, какъ особой сущности, не зависящей отъ грубой матеріи — нашего тѣла. Подобно тому какъ сила можетъ существовать безъ матеріи, такъ и духъ человѣческій можетъ существовать безъ своей бренной оболочки, и со смертью тѣла, душа не погибаетъ, но продолжаетъ жить и развиваться въ новой сферѣ своей дѣятельности. Но гдѣ бы она ни была: здѣсь ли на землѣ, въ надзвѣздныхъ ли пространствахъ, вездѣ она, думалъ Александръ Михайловичъ, будетъ жить и дѣйствовать
по которымъ
