Люди непредубѣжденные, приступающіе къ изученію явленій природы, особенно цѣнятъ наблюденія ученыхъ. Конечно, наиболѣе довѣрія заслуживаютъ показанія тѣхъ, которые многолѣтнимъ трудомъ доказали свою способность наблюденія и вѣрность своего сужденія.
Стоитъ однако ученому засвидѣтельствовать реальность медіумическихъ явленій, чтобы показанія его пріобрѣли такое-же малое вліяніе на воззрѣнія большинства, какъ и свидѣтельство людей непричастныхъ наукѣ. Такое явленіе кажется намъ совершенно естественнымъ и причина его лежитъ въ данной стадіи развитія этого вопроса. Весь ученый міръ, не считая ученыхъ, относящихся, такъ сказать, нейтрально и не имѣвшихъ случая ознакомиться съ вышеупомянутыми явленіями, дѣлится на двѣ категоріи — первую, малочисленную, считающую эти явленія вполнѣ реальными и объективными, и вторую, болѣе значительную, упрямо утверждающуго противное на чисто теоретическихъ основаніяхъ. Первые скромно сознаются въ своемъ недостаточномъ знаніи тайнъ природы, въ то время какъ вторые самодовольно объявляютъ, что знанія человѣческія на столько подвинулись, что дальнѣйшее развитіе въ извѣстномъ направленіи не нужно, дальнѣйшее познаваніе невозможно и кругъ знаній замкнутъ.
Мы считаемъ себя въ правѣ сказать это. Утверждать заранѣе, что за извѣстнымъ предѣломъ ничего больше нѣтъ — развѣ это не значитъ считать ходъ изученія завершеннымъ? Такое отрицаніе предполагаетъ знаніе. Только факты могутъ служить основой истиннаго знанія. Объ абсолютной невозможности можно говорить только въ чисто спекулятивной области; только здѣсь оправдывается апріорное отрицаніе. Принимать, что часть равна цѣлому, что нѣчто можетъ обратиться въ ничто, значило-бы идти въ разладъ съ нашей логикой, съ внутренней, неизбѣжной потребностью нашего я; но апріорное отрицаніе чего-либо кажется намъ — выражаясь мягко — мало соотвѣтствующимъ строго-научному методу и мы склонны думать, что привычка играетъ здѣсь бòльшую роль, чѣмъ это предполагаютъ. Хотятъ найти границу тамъ, гдѣ непредубѣжденный мыслитель найдетъ скорѣе противное. Усовершенствованія микроскопа показали намъ предметы, существованія которыхъ мы прежде и не подозрѣвали; телескопы открываютъ намъ все новые и новые отдаленнѣйшіе міры; мы изучаемъ матерію и движеніе въ разныхъ и разныхъ формахъ, начиная отъ грубаго, твердаго состоянія до тончайшаго эфирнаго. Граница нигдѣ не замѣчается и понятіе объ ограниченіи по меньшей мѣрѣ такъ-же недоступно нашему разуму, какъ понятіе о безконечности. Еслибъ даже найдена была граница, то все-же намъ пришлось-бы при этомъ спросить — что-же находится за этой границей? Допущеніе абсолютнаго ничто въ мірозданіи не имѣетъ для насъ смысла. А все это встаетъ на пути какъ только хотятъ положить предѣлъ явленіямъ природы. Кто-же поэтому можетъ, не грѣша противъ разума, сказать: «Нечего искать въ природѣ за той или другой границей, ибо тамъ ничего нѣтъ»?!
Къ сожалѣнію однако человѣкъ, постоянно обращающійся въ тѣсномъ кругѣ грубоматеріальныхъ явленій, склоненъ, хотя бы онъ былъ и ученый, считать природу ограниченной потому только, что самъ онъ ограниченъ условіями своего существованія.
Громко говорящее самодовольство всегда производитъ впечатлѣніе и люди непричастные наукѣ едва-ли могутъ критически обсудить, на сколько возможно и научно теоретическое отрицаніе явленій, находящихся внѣ чистоспекулятивной области и подлежащихъ, наравнѣ съ другими явленіями природы, изученію посредствомъ наблюденія и опытовъ. Отрицаніе имѣетъ свою роковую логику: сперва отрицаютъ потому, что наблюденія неудовлетворительны, а наблюдатели ненадежны; когда же выступаютъ болѣе надежные наблюдатели, то отрицаютъ раньше всѣми признанную надежность ихъ. Если такое отрицаніе становится труднымъ, то поступаютъ еще проще — игнорируютъ. Нынѣ такое отношеніе, къ сожалѣнію, возможно; но недалеко то время когда число мнимо-ненадежныхъ наблюдателей и ихъ наблюденій возрастетъ. Тогда по необходимости исчезнетъ нейтралитетъ тѣхъ, которые держались до сихъ поръ въ сторонѣ отъ даннаго вопроса; тогда игнорированіе сдѣлается невозможнымъ; тогда наблюденіе и изслѣдованіе сдѣлаются обязательными для многихъ и реально-существующее должно будетъ быть признаннымъ за таковое. На прежнія свидѣтельства людей науки будетъ въ то время обращено вниманіе и за ними будетъ признано то значеніе, которое имъ подобаетъ. Въ ожиданіи этого мы должны старательно собирать такія свидѣтельства и сохранять ихъ для недалекаго будущаго. Кромѣ того, тѣ свидѣтельства, которыя высказывались безъ колебанія, но не успѣли появиться въ печати, должны быть также доведены до всеобщаго свѣденія, съ тою цѣлью чтобы сохранить за лицами, коимъ они принадлежатъ, честь признанія истины.
Къ числу такихъ лицъ принадлежитъ русскій математикъ Михаилъ Васильевичъ Остроградскій, членъ С.-Петербургской Императорской Академіи Наукъ, умершій въ 1861 году. Здѣсь не мѣсто говорить о его научныхъ заслугахъ: его сотоварищамъ по спеціальности извѣстно имя Остроградскаго. Мы приведемъ лишь нѣсколько словъ изъ біографической замѣтки, напечатанной въ Запискахъ Академіи: Остроградскій родился въ 1801 году и умеръ 61 года отъ роду. Уже въ ранней молодости обнаружилъ онъ изъ ряда выходящую способность къ математикѣ. Въ 1822 году Остроградскій отправился въ Парижъ, гдѣ вскорѣ обратилъ на себя вниманіе знаменитыхъ въ то время французскихъ геометровъ. Съ нѣкоторыми изъ нихъ, какъ напр. Cauchy, Poisson, Fourrier и др., онъ былъ въ близкихъ дружескихъ отношеніяхъ. Cauchy отзывался о немъ, какъ о молодомъ, богато-одаренномъ (doué de beaucoup de sagacité) и обладающемъ обильными знаніями математикѣ. Нѣкоторое время Остроградскій исправлялъ должность преподавателя математики въ Парижскомъ Collége Henri IV и блестяще оправдалъ тутъ возлагавшіяся на него надежды, какъ это видно изъ особаго выданнаго ему аттестата. Въ 1828 году онъ сдѣлался членомъ С.-Петербургской Академіи, а въ 1856 г. членомъ-корреспондентомъ французскаго института. Въ Петербургѣ онъ занималъ профессорскія каѳедры въ разныхъ учебныхъ заведеніяхъ и лекціи его привлекали массу слушателей. Курсъ небесной механики, читанный имъ публично въ Петербургѣ, былъ представленъ въ Парижскій Институтъ въ 1830 году. Arago и Poisson, которымъ поручено было разсмотрѣть это сочиненіе, дали очень благопріятный о немъ отзывъ, называя автора «habile professeur» и высказывая мнѣніе, что трудъ этотъ заслуживаетъ одобренія и похвалы института.
Мы не имѣли удовольствія лично знать Остроградскаго и заимствуемъ нижеслѣдующее изъ замѣтки, писанной его знакомой (госпожой Прибытковой). Истинность этой замѣтки, въ которой мы со своей стороны не считаемъ возможнымъ сомнѣваться, подтверждается словами одного изъ коллегъ покойнаго.
Мы имѣемъ сверхъ того фактическое доказательство воззрѣній Остроградскаго, о которыхъ идетъ рѣчь, а именно — тетрадь in folio, часть которой заключаетъ математическую работу этого ученаго, а другая вся исписана планшеткою. Тетрадь эта нынѣ находится въ распоряженіи издателя этого журнала.
Всѣмъ болѣе или менѣе было извѣстно, какъ серьезно относился престарѣлый, знаменитый математикъ къ медіумическимъ явленіямъ, въ реальности которыхъ онъ ничуть не сомнѣвался. Правда, объ этомъ мало говорили и говорятъ, боясь, вѣроятно, затемнить славу покойнаго ученаго. Мы же, послѣ всего здѣсь нами сказаннаго, не можемъ раздѣлять такого опасенія, тѣмъ болѣе, что самъ Остроградскій, какъ это читатель сейчасъ увидитъ, питалъ совершенно другое желаніе.
Въ вышеупомянутой замѣткѣ авторъ говоритъ:
«Всякій, кто зналъ сколько нибудь нашего знаменитаго математика, члена петербургской академіи наукъ, и многихъ другихъ ученыхъ обществъ, Михаила Васильевича Остроградскаго, говоритъ г-жа П., не можетъ не отдать справедливости не только его замѣчательнымъ умственнымъ способностямъ, но главное истинно математической точности и поразительной логичности его обширнаго ума, логичности, проявляющейся даже въ простыхъ обыденныхъ разговорахъ, въ которыхъ онъ требовалъ отъ собесѣдника самой точной послѣдовательности изложенія, тотчасъ же напоминая, когда говорившій сколько-нибудь уклонялся отъ главнаго предмета. Когда же самъ Михаилъ Васильевичъ что-нибудь разсказывалъ или объяснялъ, то мысли его такъ послѣдовательно вытекали одна за другой, что разъ имъ разсказанное навсегда запечатлѣвалось въ памяти полной, ясной картиной. Мнѣ, имѣвшей случай часто принимать его у себя въ зимы 1858 и 1859 годовъ (за два года до его кончины, послѣдовавшей 8 декабря 1861 года), и по долгу съ нимъ бесѣдовать о его любимомъ предметѣ — проявленіяхъ загробнаго міра, тѣмъ болѣе памятна эта поразительная черта его обширнаго, глубокаго ума, что въ то же время часто случалось слышать отъ другихъ не менѣе поражавшее меня мнѣніе, что будто онъ ослабѣлъ умственно, если не совсѣмъ помѣшался. И это потому только, что онъ добросовѣстно и безстрашно признавалъ во всеуслышаніе, что, убѣдившись многочисленными опытами въ столоверченіи въ проявленіи силъ иного міра, онъ безусловно ему вѣрилъ. Я говорю — признавалъ безстрашно, — такъ какъ это добросовѣстное признаніе чуть-ли не лишало его передъ многими современниками его заслуженной ученой репутаціи. Михаилъ Васильевичъ зналъ это, и добродушно смѣялся, разсказывая, что его считаютъ помѣшаннымъ. Убѣжденіе его въ проявленіяхъ духовныхъ было на столько горячо и сильно, что, помню, разъ, среди нашей бесѣды, онъ выразилъ желаніе, что если бы когда нибудь вздумали писать его біографію, то помѣстили бы въ ней свѣденіе, какой глубокій переворотъ произвело столоверченіе во всемъ его міросозерцаніи».
«Вотъ его собственный разсказъ объ этомъ переворотѣ, на сколько могу припомнить его, слышанный мною при первой встрѣчѣ съ нимъ у одного изъ его товарищей по академіи, В. Я. Буняковскаго».
— «Я былъ полнымъ матеріалистомъ и атеистомъ, говорилъ Михаилъ Васильевичъ, признавалъ только то, что могъ осязать, вымѣрить и свѣсить, когда дошла къ намъ изъ Америки вѣсть, что столы вертятся. Увидавъ, что дѣйствительно вертятся, я заинтересовался фактомъ, какъ всякимъ новымъ открытіемъ, искалъ въ немъ вначалѣ механическаго закона, устранивъ при этомъ, конечно, всякую возможность подлога; дѣлалъ опыты надъ большими тяжелыми столами, которые никакъ не могли бы подвинуться отъ легкаго прикосновенія рукъ, составлявшихъ цѣпь, и никакого механическаго закона не открылъ. А тутъ стали говорить, что столы не только вертятся, но и отвѣчаютъ на вопросы посредствомъ стуковъ ножкой. Попробовалъ сдѣлать опытъ, и не одинъ, а десятки, сотни опытовъ, и убѣдился въ присутствіи неизвѣстной, но разумной силы, которая давала отвѣты на невысказанныя мысли, сообщала вещи, никому изъ присутствующихъ неизвѣстныя, и сообщала ихъ вѣрно. Тогда я повѣрилъ духовной силѣ, духовному міру, какъ называла сама себя эта сила, такъ какъ другаго объясненія факту не находилось. А повѣривъ духовному міру, т. е. безсмертію человѣка, я логически доведенъ былъ до вѣры въ существованіе Божества. Вотъ чѣмъ обязанъ я столоверченію».
«И дѣйствительно, сильна была вѣра Михаила Васильевича: онъ говорилъ о загробной жизни съ положительностью увѣренности въ ней, о своемъ переселеніи въ иной міръ безъ всякаго страха передъ неизвѣстностью, видимо сроднившись съ нимъ мыслью, но при этомъ не раздѣлялъ, по крайней мѣрѣ за два года до кончины, ни одного изъ спиритуалистическихъ или спиритическихъ ученій, признавая изъ нихъ только фактъ существованія духовнаго міра, возможность сообщеній съ нимъ въ этой жизни; а читалъ многое, выходившее въ то время по этому предмету въ Европѣ и въ Америкѣ».
«Михаилъ Васильевичъ любилъ говорить о своихъ опытахъ, разсказывалъ мнѣ о многихъ поражавшихъ его сообщеніяхъ изъ иного міра, и я приведу три факта изъ его разсказовъ, на которые, желая убѣдить другихъ, онъ ссылался всего чаще».
«Въ самомъ началѣ его занятій этимъ предметомъ, когда, впрочемъ, уже появились маленькіе пишущіе столики, въ которыхъ вдѣлывается карандашъ, онъ нашелъ медіума въ одномъ своемъ родственникѣ, мальчикѣ лѣтъ 15-ти. Всякій разъ, когда тотъ брался за столикъ безъ всякаго особенно предложеннаго кѣмъ-нибудь вопроса, столъ подъ его рукою рисовалъ то гробъ, то надгробный памятникъ, такъ что это стало, наконецъ, непріятно дѣйствовать на самого медіума, равно какъ и на присутствующихъ. Мальчикъ былъ здоровый, никто не ожидалъ его смерти, а черезъ три мѣсяца его не стало».
«Однажды, гораздо уже позднѣе, собираясь на лѣто въ деревню, Михаилъ Васильевичъ спросилъ духа, писавшаго черезъ столикъ, что ожидаетъ его этимъ лѣтомъ, и получилъ въ отвѣтъ: помни 25 іюня, тебя ожидаетъ въ этотъ день большое счастье. Михаилъ Васильевичъ записалъ и, конечно, хорошо помнилъ назначенное число; но въ этотъ день, однако, ничего особеннаго не случилось, а въ концѣ лѣта одна изъ дочерей его была помолвлена за очень хорошаго человѣка, — бракъ этотъ всю жизнь радовалъ отца. Послѣ помолвки выяснилось, что женихъ въ первый разъ увидалъ свою невѣсту 25 іюня въ церкви, гдѣ при большомъ стеченіи сосѣднихъ помѣщиковъ никто изъ семьи Остроградскихъ его и не замѣтилъ, но дѣвушка понравилась ему съ перваго взгляда и онъ сталъ вскорѣ искать ея знакомства».
«Главный и самый поразительный фактъ для меня, такъ какъ я имѣла возможность провѣрить его помимо разсказа Михаила Васильевича, случился слѣдующимъ образомъ. Въ эпоху его самаго горячаго увлеченія сдѣланнымъ имъ открытіемъ, однажды, выходя послѣ засѣданія изъ академіи, онъ разсказывалъ о немъ товарищамъ, приглашая ихъ провѣрить истину его разсказа. Желая сдѣлать ему удовольствіе, хотя въ то же время никакъ не допуская возможности подобныхъ проявленій, согласился идти къ нему на квартиру В. Я. Б…кій, сказавъ при этомъ шутя, что пускай столъ угадаетъ, о чемъ онъ въ настоящую минуту думаетъ. Въ это самое утро, передъ тѣмъ какъ г. Б…кій отправлялся на засѣданіе, пріѣзжалъ къ нему одинъ родственникъ сообщить, что наканунѣ, поздно вечеромъ, одинъ господинъ сдѣлалъ предложеніе его дочери. Никто, кромѣ жениха, дѣвушки и ея отца и матери объ этомъ еще не зналъ, даже г. Б…кій не успѣлъ передъ засѣданіемъ сообщить новость своимъ домашнимъ. Столъ, подъ рукой молоденькой племянницы Остроградскаго (самъ Михаилъ Васильевичъ не имѣлъ медіумической способности) написалъ первую и послѣднюю букву фамиліи жениха его родственницы».
«Разсказъ этотъ въ томъ самомъ видѣ, какъ я его записываю, былъ вслѣдствіе моего вопроса переданъ мнѣ г-мъ Б…кимъ и свидѣтельство его тѣмъ драгоцѣннѣе, что самъ онъ и послѣ этого опыта не болѣе прежняго повѣрилъ въ духовъ, говорящихъ посредствомъ столовъ, приписывалъ удачный отвѣтъ на его мысль простой случайности, тѣмъ болѣе, что другіе предложенные имъ въ тотъ же день вопросы остались безъ отвѣта, во въ то же время заявилъ, что по его мнѣнію ни самъ Остроградскій, ни его племянница никакимъ путемъ не могли бы узнать сообщеннаго ему утромъ его родственникомъ».
Мы прибавимъ къ сказанному, что Остроградскій очевидно прошелъ тотъ-же постепенный и неизбѣжный путь, какъ и всѣ другіе пожелавшіе посвятить часть своего времени наблюденіямъ медіумическихъ явленій. Несмотря на глубоко-вкоренившееся невѣріе, съ которымъ къ нимъ приступаешь вначалѣ, въ концѣ концовъ видишь себя вынужденнымъ уступить фактамъ. Вначалѣ негодуешь на свидѣтельство собственныхъ чувствъ, доказывающихъ реальность того, что привыкъ считать противорѣчащимъ здравому человѣческому смыслу. Нужно не мало времени и внутренней ломки, чтобъ примириться съ реальностью этихъ явленій и разъ это совершилось, то все еще трудно спокойно принять невѣроятное за дѣйствительно существующее: подчасъ возникаютъ новыя сомнѣнія, всплываетъ прежній образъ мыслей и только полная невозможность взглянуть на испытанное иначе, какъ на фактическое и истинное, побѣждаетъ сомнѣнія. Вполнѣ сознаешь недостаточность человѣческихъ знаній и уступаешь только потому, что съ фактами не спорятъ. To-же, вѣроятно, было и съ нашимъ Остроградскимъ. Изъ всего здѣсь разсказаннаго читатель конечно не можетъ себѣ представить, какъ постепенно слагались убѣжденія Остроградскаго; одни только вышеприведенные случаи сами по себѣ не были-бы вѣроятно убѣдительны. Не нужно однако забывать, что годы прошли, прежде чѣмъ сложились его воззрѣнія; имъ, конечно, много способствовали — какъ это всегда бываетъ — тѣ различныя обстоятельства, намъ неизвѣстныя, которыя, будучи разсказаны, быть можетъ, тоже покажутся мало убѣдительными. Для тѣхъ, однако, которые ихъ лично неоднократно наблюдали, такія именно обстоятельства часто пріобрѣтаютъ рѣшающее значеніе.
С.-Петербургъ, 29-ое апрѣля (11-ое мая) 1874 г.
Примѣчаніе. Въ «Psychische Studien» за 1875 г., стр. 145, помѣщена еще статья: «Профессоръ Остроградскій какъ спиритуалистъ. Подтвердительное свидѣтельство о немъ Освальда Штекера, поручика 3-го московскаго гренадерскаго полка». — Выдержки изъ этой статьи, вмѣстѣ съ замѣткой г-жи Прибытковой, приводимой. А. М., помѣщены въ «Ребусѣ» 1882 г., стр. 204 и 213, подъ тѣмъ же заглавіемъ.
Издатель.
