I.[править]
Подъ этимъ названіемъ (La suggestion mentale et le calcul des probabilities) появилась недавно статья сотрудника Шарко, извѣстнаго французскаго ученаго врача, Шарля Рише, автора книги «L’homme et l’intelligence». Она напечатана въ декабрьской книжкѣ парижскаго философскаго журнала «Revue philosophique». Въ нижеслѣдующемъ я постараюсь передать вкратцѣ содержаніе этого крайне интереснаго труда, наводящаго на нѣкоторыя размышленія.
Давно-ли еще предметы, подобные названному, способны были только возбуждать улыбку сожалѣнія въ тѣхъ, которые мнили себя передовыми носителями послѣдняго слова науки? Не прошло и двухъ десятковъ лѣтъ съ тѣхъ поръ какъ оффиціальная наука волей-неволей раскрыла свои двери «месмеризму», рѣшивъ считать его наконецъ, хотя и подъ новымъ названіемъ, своимъ законнымъ дѣтищемъ, и вотъ уже выступаютъ, прося у нея по праву своего мѣста, новыя примыкающія къ гипнотизму явленія, — явленія, отъ которыхъ еще совсѣмъ недавно, по поводу посѣщенія Петербурга Ганзеномъ, открещивались нѣкоторые спеціалисты, чуть не призывая полицію для поддержки своей правовѣрной науки.
Совершенно справедливо сказано кѣмъ-то, что привычка къ мнѣнію пораждаетъ убѣжденіе въ его непогрѣшимости. Вотъ эта-та привычка къ извѣстному мнѣнію — составляющая въ сущности ни что другое, какъ слѣпое вѣрованіе — и лежитъ нерѣдко въ основѣ иныхъ убѣжденій, слывущихъ за научныя. Побѣждать такія убѣжденія (въ сущности — предубѣжденія) трудно не только здравому умозрѣнію, но и фактамъ; глаза и уши открываются тутъ и для фактовъ лишь исподволь, понемногу. Неослѣпленному наблюдателю крайне-интересно тогда слѣдить за этимъ процессомъ невольнаго и многообѣщающаго прозрѣнія. Такой процессъ нынѣ въ полномъ ходу на глазахъ нашихъ.
Процессъ этого прозрѣнія совершается и въ отдѣльныхъ личностяхъ, но тутъ онъ далеко не такъ замѣтенъ, какъ въ поколѣніяхъ. Проживши на свѣтѣ порядочное число десятковъ лѣтъ, видишь его съ полной ясностью.
Каждой личности, независимо отъ степени ея способностей, приходится начинать сознательную жизнь съ массы мелкихъ ходячихъ понятій, составляющихъ необходимый багажъ каждаго. Но когда обычное, ежедневное и необходимое уже все усвоено, — когда является запросъ на болѣе возвышенное, отвлеченное, и критическая мысль начинаетъ вступать въ свои права, то исходной точкой сужденія является, тѣмъ не менѣе, многое такое, что дано въ готовомъ видѣ поколѣніемъ предъидущимъ, уже совершившимъ циклъ своего умственнаго и нравственнаго развитія. То, что въ этомъ, предъидущемъ поколѣніи вырабатывалось упорнымъ трудомъ и уяснялось лишь шагъ за шагомъ въ теченіе многихъ лѣтъ, то является теперь выработаннымъ, готовымъ, легко-воспринимаемымъ и, въ отдѣланной своей формѣ, быстро усвоивается личностями, проходящими извѣстную стадію своего умственнаго роста. У предшественниковъ понятія и воззрѣнія эти были результатомъ, заключеніемъ, а для наслѣдниковъ это начало — посылка, изъ которой надо извлекать новые выводы. Все это ляжетъ потомъ на свое мѣсто въ зданіе общечеловѣческаго прогресса. Но вѣдь заключенія предъидущаго поколѣнія, являющіяся исходнымъ и опорнымъ пунктомъ для наслѣдниковъ, могутъ быть и невѣрными; а провѣрять отъ самаго начала каждое изъ нихъ, ничего не принимая на вѣру, самостоятельно и глубоко все продумывая — способны лишь избранныя личности. Имѣй претензію каждый, безъ исключенія, судить и рядить на свой образецъ, не принимая ничего готоваго — не хватило бы времени и силъ на движеніе впередъ, въ которомъ каждый шагъ требуетъ работы не однихъ только избранниковъ, но и рядовыхъ усердныхъ дѣятелей. И вотъ, пока избранные дадутъ тонъ и, понявъ заблужденія прошлаго, покажутъ настоящую дорогу, рабочіе прутъ туда, куда велитъ имъ всосанное, привычное убѣжденіе, — прутъ съ тѣмъ усердіемъ, которое кричитъ «не подвертывайся, раздавлю!» всякому, рѣшающемуся усомниться въ годности направленія и встать поперегъ дороги.
Хоть и недолга человѣческая жизнь, но въ теченіе ея все-таки каждому удается увидѣть многихъ изъ тѣхъ, которые если и не открываютъ совершенно новыхъ путей, то по крайней мѣрѣ ставятъ вѣхи, исправляютъ погрѣшности старой дороги. Для работниковъ отживающаго или, по крайней мѣрѣ, вполнѣ развившагося поколѣнія, эти личности — помѣха на пути, — тѣ, которыхъ не мѣшало бы, если не раздавить, то хоть отмести въ сторону; но для поколѣнія формирующагося это — регуляторы. Благодаря имъ, уменьшаются, исправляются зигзаги и отклоненія, которыхъ путь прогресса вполнѣ избѣжать не умѣетъ. Благодаря имъ, новыя, послѣдующія поколѣнія всасываютъ исправленный контингентъ идей и воспринимаютъ безъ труда, какъ естественное и законное, то, что еще не такъ давно, людямъ, начинающимъ теперь сходить со сцены, казалось ложью и чудовищнымъ заблужденіемъ. — Да! привычка, воспринятіе на вѣру — великіе факторы общечеловѣческаго развитія; безъ нихъ, правда, было бы меньше заблужденій, но былъ ли бы возможенъ самый прогрессъ? Скорѣе — нѣтъ, чѣмъ да!
Крупные, совсѣмъ выдающіеся пролагатели новыхъ неожиданныхъ путей, однако же, рѣдки. Да и по существу дѣла такой путь открывается не часто, — нужны не только исключительныя способности лица, но и опредѣленная, многими десятками лѣтъ назрѣвшая подготовка въ самомъ человѣческомъ обществѣ. Тогда только и способному удается сдѣлать свое дѣло. Возникнетъ онъ не вовремя, спозаранку, со своей истиной — и его удѣломъ является осмѣяніе, преслѣдованіе: и Галилею, и Гальвани, и Месмеру съ его ближайшими послѣдователями — выпала все одна и та же участь. Только истины, провозглашенныя одними, стали уже общимъ достояніемъ, освящены общей вѣрой въ нихъ, а факты, указанные другими, еще проходятъ горнило отрицанія и сомнѣній, исподволь пробираясь на принадлежащее имъ мѣсто. Теперь на сценѣ фазисъ полупризнанія этихъ истинъ, — время сравнительно благодарное для тѣхъ, кто берется за ихъ провозглашеніе, и Рише конечно будетъ счастливѣе многихъ своихъ предшественниковъ. Надобно, впрочемъ, замѣтить, что, идя впередъ, онъ соблюдаетъ величайшую осторожность, хотя уже и ступилъ, очевидно, на тотъ скользкій путь, гдѣ на каждомъ шагу будетъ его ждать реальность того, что въ глазахъ громаднаго большинства является еще пока суевѣріемъ и предразсудкомъ. Наблюдать движеніе науки по этому «скользкому пути» предстоитъ не очень далекому будущему; часть его увидимъ еще, быть можетъ, и мы; да если бы и не увидѣли, то необходимость направленія обозначилась съ такой опредѣленностью, что на будущее — совершится ли переворотъ воззрѣній уже безъ насъ или еще въ глазахъ нашихъ — можно взирать съ полнымъ довѣріемъ. Работа Рише, къ которой мы теперь переходимъ, представляетъ на этомъ пути немаловажный шагъ впередъ.
Съ первыхъ страницъ своей статьи Рише является, съ одной стороны, тонкимъ дипломатомъ, съ другой — осторожнымъ научнымъ мыслителемъ. Сознавая «странность предмета, о которомъ идетъ рѣчь», онъ, какъ дипломатъ, прибѣгаетъ къ оговоркамъ, подготовляетъ въ умѣ читателя почву для своего изложенія и даже признается, «что не безъ нѣкотораго колебанія рѣшился наконецъ публиковать свои опыты». Въ качествѣ строгаго ученаго, онъ вполнѣ видитъ «недостаточность и безсиліе существующей науки», и приглашаетъ читателя сознать ихъ, отбросивъ предубѣжденія. «Дѣйствительно, когда дѣло идетъ не о наблюденіи мелкихъ фактовъ, а о томъ, чтобы проникнуть въ глубь вещей, установить общіе законы, дойти до причины явленій, то мы наталкиваемся на отрицательныя рѣшенія или приходимъ къ двумъ-тремъ ипотезамъ одинаково невѣроятнымъ». Рише указываетъ здѣсь сначала на непонятность ипотезы эфира[2]), а потомъ даетъ слѣдующій разительный примѣръ изъ области біологіи: въ организмъ внука переходитъ примѣрно одна тристашестидесятитысячная триліонной части того вещества, которое находилось въ организмѣ дѣда, а всѣмъ извѣстно, что этого бываетъ иногда достаточно для того, чтобы явилось поражающее сходство между тѣмъ и другимъ.
«Словомъ» — говоритъ Рише — «мы ознакомились, посредствомъ наблюденія, съ довольно большимъ числомъ явленій природы и кое-какъ объяснили нѣкоторыя изъ нихъ, но не поняли ни одного»… «А если мы столь безсильны и знаемъ такъ мало, то намъ очень слѣдуетъ остерегаться излишней надменности и должно сознаться, что наука наша подвинулась еще весьма мало»…
«Не станемъ назначать границъ природѣ, не будемъ говорить: „это возможно, а то — нѣтъ“. Намъ остается лишь одно: наблюдать и дѣлать опыты, дѣлать опыты и набюдать».
II.[править]
Обозначивъ свою точку зрѣнія, Рише указываетъ на различіе между абсолютной неправдоподобностью и неправдоподобностью относительной. «Абсолютно неправдоподобно напр. вѣчное движеніе, такъ какъ механика строго доказала невозможность его существованія.» Такія неправдоподобности Рише обозначаетъ именемъ «противорѣчій» и считаетъ позволительнымъ оставлять ихъ въ сторонѣ безъ дальнѣйшаго разсмотрѣнія. Но бываютъ факты, кажущіеся неправдоподобными, не вслѣдствіе ихъ противорѣчія съ тѣмъ, что строго установлено наукой, а только вслѣдствіе того, что они оставались неизвѣстными. Примѣры неправдоподобій послѣдней категоріи крайне многочисленны, и авторъ тѣмъ болѣе счелъ нужнымъ остановиться на относящихся сюда примѣрахъ, что предметъ, о которомъ онъ ведетъ рѣчь, самъ принадлежитъ къ ихъ числу.
«Нервы дѣйствуютъ на мускулы. Утверждать противное значило бы утверждать неправдоподобное по противорѣчію, незаслуживающее, стало быть, ни разсмотрѣнія, ни опроверженія. Но если бы кто сказалъ, что магнитъ дѣйствуетъ на мышцы и мѣдь тоже, то это было бы неправдоподобно по незнанію, такъ какъ ничто не даетъ намъ права отрицать дѣйствіе магнита на мышцу»… «Во всякомъ случаѣ не впадайте въ апріорное отрицаніе. Наука не достаточно развилась, чтобы дать вамъ на это право».
«Если бы сказали Паскалю, что дѣйствіемъ солнца можно фиксировать на пластинкѣ слѣдъ движенія продолжающагося только одну тысячную долю секунды — или что болѣе сотни человѣкъ, находящихся въ Клермонѣ, могутъ сразу слушать оперу разыгрываемую въ Парижѣ,.. то Паскаль конечно счелъ бы эти факты неправдоподобными.»
«Все то, чего мы не знаемъ, кажется намъ невѣроятнымъ; но слѣдуетъ не довѣряться этому рутинному стремленію. Всегда легко увлечься и сказать: фактъ этотъ новъ, а слѣдовательно не существуетъ. Къ такому ребяческому сужденію нерѣдко сводятся въ сущности тѣ умствованія, которыми стараются доказать невѣроятность того или другаго факта».
Камень падаетъ на землю вслѣдствіе тяготѣнія, но какъ, зачѣмъ и какимъ путемъ частицы вещества взаимно притягиваются — объ этомъ мы ровно ничего не знаемъ. «А слѣдовательно, фактъ паденія камня на землю потому только для насъ правдоподобенъ, что онъ совершается безпрестанно. Это — постоянно повторяющійся фактъ, и только вслѣдствіе повторенія онъ является для насъ естественнымъ. Со стороны пониманія основныхъ его причинъ онъ вполнѣ сверхъестественъ. Сверхъестественны для насъ факты, отвѣчающіе двумъ условіямъ: во первыхъ, мы не знаемъ ихъ причины, во вторыхъ они не часто встрѣчаются». Для своей цѣли Рише находитъ достаточнымъ установить, что «факты неправдоподобные становятся правдоподобными, какъ скоро причина ихъ понятна или дѣло устроено такъ, что они повторяются часто.»
Результаты своихъ опытовъ Рише признаетъ тоже «фактами неправдоподобными», но ихъ невѣроятность «вполнѣ относительна», такъ какъ ни одинъ изъ нихъ не противорѣчить прямо тому, что окончательно установлено наукой.
Вотъ какъ можно опредѣлить «мысленное внушеніе», о которомъ идетъ дѣло.
«Мысленное внушеніе — это есть то вліяніе въ опредѣленномъ направленіи, которое мысль одной личности можетъ оказывать на мысль другой, сосѣдней личности, безъ помощи какихъ либо знаковъ, доступныхъ нашимъ чувствамъ.»
Внушеніе это ничуть не похоже на то, что имѣетъ мѣсто въ опытахъ Бишопа и Кумберлэнда, такъ какъ здѣсь «нѣтъ ни малѣйшаго прикосновенія между внушающимъ и угадывающимъ.» Впрочемъ, фактъ этотъ не новость, — «на него было указываемо издавна,» но онъ «не нашелъ ещё мѣста въ наукѣ»; — новы только доказательства, которые даетъ нашъ авторъ.
Доказательства эти основываются на приложеніи теоріи вѣроятностей. Она, понятно, не можетъ имѣть приложенія въ точныхъ физико-химическихъ наукахъ: тамъ, при данныхъ условіяхъ, явленіе происходитъ непремѣнно, и вмѣсто вѣроятности является достовѣрность. Но при мысленномъ внушеніи — дѣло инаго рода: оно, напр., быть можетъ обнаружится замѣтнымъ образомъ лишь одинъ разъ въ двацати опытахъ. Дѣло въ томъ, что вещество грубое, мертвое всегда одно и тоже, а вещество живое измѣнчиво по существу; проявленія въ немъ столь слабы и скоропреходящи, что лишь изрѣдка удается схватить ихъ на пути.
Вотъ что Рише желаетъ показать, утверждая впрочемъ не достоверность а только вѣроятность высказываемаго:
1. Мысль одной личности можетъ передаваться безъ помощи внѣшнихъ знаковъ другой, находящейся возлѣ.
2. Эта мысленная передача совершается въ различной степени у различныхъ лицъ. Одни очень чувствительны къ ней, другіе мало, но совершенно нечувствительныхъ нѣтъ, быть можетъ, вовсе.
3. Вѣрнѣе, что эта передача мыслей вообще безсознательна.
Эти положенія Рише ищетъ подтвердить доказательствами трехъ родовъ.
1. Если кто нибудь на удачу станетъ обозначать карту или изображеніе, вынимаемыя изъ колоды картъ или изъ пачки изображеній, и повторитъ такой опытъ нѣкоторое число разъ, то результатъ болѣе или менѣе приближается къ предсказываемому теоріей вѣроятностей. Если же карту видитъ другое лицо, находящееся возлѣ, то результатъ измѣняется, — получаются цифры болѣе или менѣе, смотря по чувствительности субъекта, превосходящія тѣ, которыя предсказываются упомянутой теоріей.
2. Если отгадывающее лицо держитъ извѣстнымъ образомъ прутикъ, обнаруживающій безсознательныя движенія его мышцъ, то получаемыя числа еще болѣе превышаютъ тѣ, которыя вычисляются по теоріи вѣроятностей.
3. Если, наконецъ, избрать условія «спиритическія», роль которыхъ заключается собственно въ обнаруженіи слабыхъ безсознательныхъ движеній сензитивной личности, то получаемыя цифры значительно превосходятъ указываемыя теоріей вѣроятностей.
«Факты эти» — замѣчаетъ Рише еще разъ — «неправдоподобны, но ихъ невѣроятность зависитъ лишь отъ нашего незнанія. Въ нихъ нѣтъ ничего сверхъестественнаго. Они только обнаруживаютъ существованіе такой силы въ мысли человѣка, которой мы не подозрѣвали, — силы испусканія, — или вліяніе вибрацій мышленія одной личности на такія же вибраціи другой».
Замѣчу, съ своей стороны, что такой взглядъ Рише близко совпадаетъ съ тѣмъ, что было мной постоянно высказываемо[3]).
Далѣе, Рише напоминаетъ читателю опредѣленіе «вѣроятности». Это — отношеніе числа случаевъ благопріятныхъ къ общему числу возможныхъ случаевъ. Напримѣръ, вѣроятность вынуть карту опредѣленной масти изъ полной колоды картъ будетъ 13/52 или 1/4, такъ какъ всѣхъ картъ 52, а картъ каждой масти 13. Вѣроятность вынуть карту опредѣленнаго старшинства — туза, короля, десятку и пр. — будетъ 4/52 = 1/13. Эта теоретическая вѣроятность согласуется съ результатами, получаемыми на дѣлѣ, тѣмъ ближе, чѣмъ большее число разъ былъ повторенъ опытъ. «Пусть повторятъ этотъ простой опытъ» — говоритъ Рише — «и будутъ удивлены тою точностью, съ которой результаты приближаются къ теоретической цифрѣ».
Обозначая заранѣе наугадъ масть карты, Рише вынималъ одну карту изъ полной колоды и повторилъ этотъ опытъ 208 разъ. Такъ какъ теоретическая вѣроятность составляетъ 1/4, то можно было ожидать, что масть карты будетъ здѣсь угадана въ 208/4, т. е. въ 52 случаяхъ. На дѣлѣ же она была угадана 50 разъ изъ 208. Особенно характерно при этомъ слѣдующее: нельзя утверждать съ полной, математической достовѣрностью, чтобы не случилось когда нибудь угадать масть карты 208 разъ сряду. Даже, напротивъ, математически достовѣрно, что такая случайность возможна; но она до такой степени невѣроятна, что можно быть нравственно почти вполнѣ увѣреннымъ, что этого не будетъ.
Если, при первомъ опытѣ, масть угадана, то вѣроятность угадать ее и при второмъ опытѣ, т. е. имѣть удачу 2 раза сряду; уменьшается вчетверо и будетъ 1/4х4 = 1/16, угадать масть три раза сряду будетъ 1/4х4х4 = 1/64 и т. д.
Основываясь на подобныхъ соображеніяхъ, всегда можно вычислить теоретически вѣроятный результатъ и сравнить его съ полученнымъ на дѣлѣ.
Съ цѣлью судить о возможности или невозможности «мысленнаго внушенія», Рише дѣлалъ опыты надъ самимъ собой и надъ другими, пробуя угадывать масть карты, которую видитъ сосѣдняя личность. Онъ указываетъ на слѣдующія, необходимыя при этомъ предосторожности.
Надобно карты постоянно хорошо перемѣшивать, кладя каждый разъ обратно вынутую карту. «То лицо, которое смотритъ карту не должно показывать ее послѣ опыта, а только отмѣчать, угадана она или нѣтъ. Угадывающій долженъ стараться ни о чемъ не думать, и, въ то время, когда его сосѣдъ пристально смотритъ на карту, онъ долженъ представлять себѣ четыре масти, чтобы рѣшить не произведетъ ли на него одна изъ нихъ болѣе впечатлѣнія, чѣмъ остальныя. Что касается того лица, которое смотритъ вынимаемую карту, то оно, разумѣется, должно воздерживаться отъ всякаго слова, отъ всякаго знака, какъ бы мало замѣтенъ онъ ни былъ. Лицо это, стараясь забыть все остальное, должно сосредоточивать свое вниманіе на картѣ, которую видитъ, и стремиться передать свою мысль, безъ помдщи всякаго внѣшняго знака, лицу угадывающему».
«Само собою разумѣется также, что, при опытахъ этого рода, не должно ни въ какомъ случаѣ откидывать и тѣхъ результатовъ, которые почему-либо представляются неудачными. Надобно приводитъ ихъ всѣ до одного, безъ малѣйшаго исключенія». Такъ именно и поступаетъ Рише.
Въ первой серіи опытовъ, съ 25 іюня по 6-е іюля, масть карты была угадана 260 разъ, тогда какъ теорія вѣроятностей предсказывала удачу только въ 208 случаяхъ. Второй рядъ опытовъ, съ 7 по 13 іюля, далъ, напротивъ, неудачный результатъ: масть была угадана только 292 разъ, вмѣсто 312 предсказанныхъ теоріей. Всего въ обѣихъ серіяхъ сдѣлано было 2103 опыта, и въ общемъ результатѣ сумма удачныхъ случаевъ была, какъ видно, 552, тогда какъ теоретически надо было ожидать круглымъ числомъ 525 удачъ (2103 х 1/4 = 525,75).
Этотъ перевѣсъ въ пользу существованія «мысленнаго внушенія» такъ однако-же малъ, что ему трудно было бы приписать какое-нибудь значеніе, если бы тутъ не приходилось сдѣлать одной поправки, которую Рише считаетъ совершенно необходимой. А именно, въ числѣ упомянутыхъ опытовъ есть такіе ряды ихъ, гдѣ проба угадыванія была произведена очень много разъ сряду. Въ подобныхъ случаяхъ, у обоихъ участниковъ опыта «является въ умѣ полная смутность представленій. — образы смѣшиваются, переплетаются». И если откинуть тѣ ряды опытовъ, въ которыхъ число пробъ сдѣланныхъ сряду превосходило сто, то оказывается довольно значительный перевѣсъ на сторонѣ удачной догадки — 315 разъ вмѣсто 280, предсказываемыхъ теоріей вѣроятностей.
Далѣе произведены были еще опыты надъ 10 различными лицами; всего сдѣлано ихъ 824, и въ результатѣ получалось 237 удачныхъ обозначеній масти, тогда какъ по теоріи надо было имѣть 206 = 824/4. Суммируя всѣ результаты, приходится заключить, что въ сдѣланныхъ опытахъ на долю «мысленнаго внушенія» приходится 1/10 удачъ, т. е. изъ 10 картъ, масть которыхъ удачно угадана, 9 угадены въ силу случайности, десятая же — вслѣдствіе передачи мысли. Въ самомъ дѣлѣ, когда произведены были ряды опытовъ угадыванія масти на удачу, безъ «мысленнаго внушенія, при чемъ сдѣлано всего 1148 пробъ, то получился совсѣмъ другой результатъ, а именно, удачно названа была масть только въ 272 случаяхъ[4]).
Если масть карты называть на удачу, и каждый разъ смотрѣть, угадалъ или нѣтъ, то начинаетъ вліять уже не одна случайность: угадывающій невольно поддается предположенію, что вынимаемая карта будетъ отлична отъ предыдущей; въ концѣ концовъ выходитъ однакоже, что число удачъ при этомъ не только не увеличивается, но, напротивъ, уменьшается.
Чтобы яснѣе указать на это вліяніе, Рише предлагаетъ своимъ читателямъ особую игру, и проситъ даже сообщать ему о ея результатахъ, за что онъ былъ бы очень признателенъ. Пусть А вынимаетъ на удачу карту изъ многихъ смѣшанныхъ вмѣстѣ колодъ и внимательно смотритъ на нее, а Б, вслѣдъ затѣмъ, пусть называетъ масть этой карты. Если Б угадаетъ, то А платитъ ему 3 франка, если же Б не угадалъ, то А съ него получитъ 1 франкъ. Если бы не было „мысленнаго внушенія“, то шансы обоихъ играющихъ были бы совершенно равны, такъ какъ, по теоріи вѣроятностей, Б долженъ угадать одинъ разъ изъ 4-хъ. При помощи же „внушенія“ обыкновенно выигрываетъ тотъ, кто находится въ роли Б. Рише не разъ пробовалъ эту игру со своими друзьями, сомнѣвавшимися въ этомъ маленькомъ вліяніи „внушенія“. Если же, при равныхъ остальныхъ условіяхъ, А не будетъ смотрѣть вынимаемой имъ карты прежде того, какъ Б назвалъ ея масть, то выигрышъ, хотя бытъ можетъ и очень незначительный, окажется на сторонѣ А. — Само собою разумѣется, что оба играющіе должны вести дѣло вполнѣ добросовѣстно: А обязанъ смотрѣть на карту, а Б не долженъ стараться основывать свою догадку на наружныхъ признакахъ, на выраженіи физіономіи А и т. п.
Вліяніе „внушенія“ въ этой игрѣ можно сравнить съ тѣмъ, что произошло бы въ рулеткѣ, въ которой одно изъ гнѣздъ было бы крошечку шире остальныхъ. На первый взглядъ могло бы казаться, что въ ней выпадаютъ всѣ номера безралично, но если бы, подводя общій итогъ по истеченіи каждой недѣли, было наконецъ замѣчено, что одинъ какой-нибудь номеръ выпадаетъ постоянно два-три раза лишнихъ сравнительно съ остальными, то изъ этого можно было бы заключить, что гнѣздо этого номера нѣсколько шире другихъ, хотя бы ни глазъ, ни циркуль этого не показывали. — Съ этимъ излишкомъ ширины можно сравнить „внушеніе“; какъ ни мало его вліяніе, но оно все-таки немножко возвышаетъ число удачъ сравнительно съ предсказаніемъ теоріи вѣроятности.
Основываясь на всѣхъ опытахъ своихъ съ картами, Рише считаетъ возможнымъ сдѣлать, съ полной строгостью, слѣдующее заключеніе:
„Мысленное внушеніе“, бытъ можетъ, проявляется на взрослыхъ здоровыхъ людяхъ не загипнотизированныхъ и не склонныхъ къ гипнотизаціи. Существованіе такого „мысленнаго внушенія“ до извѣстной степени даже вѣроятно, но степень этой вѣроятности не превышаетъ 1/16-й.
III.[править]
Въ своемъ заключеніи, сдѣланномъ на основаніи описанныхъ опытовъ, Рише говоритъ о лицахъ „здоровыхъ, незагипнотизированныхъ и несклонныхъ къ гипнотизаціи“. Такими считаетъ онъ себя и своихъ друзей, принимавшихъ участіе въ опытахъ. Интересно знать — замѣчаетъ онъ — каковы будутъ результаты, если подобные опыты дѣлать надъ субъектами сензитивными, нервными, истерическими, загипнотизированными или склонными къ гипнотизаціи, или, наконецъ, много упражнявшимися въ воспринятіи „мысленныхъ внушеній“?
„Къ сожалѣнію“ — говоритъ Рише — „опытовъ этихъ мнѣ не приходилось дѣлать за недостаткомъ подходящаго субъекта. Поэтому, я долженъ заимствовать ихъ изъ отчетовъ Общества для психическихъ изслѣдованій (Society for psychical research).“ — „Члены этого общества, основаннаго два года тому назадъ, положительно люди вполнѣ заслуживающіе уваженія. Тутъ находятся профессора изъ Кэмбриджа и Дублина, члены королевскаго общества, парламента, суда и проч.[5])“. „Нельзя, слѣдовательно, усомниться въ добросовѣстности членовъ этого общества, а также, до извѣстной степени, и въ умѣньи ихъ отнестись къ дѣлу критически. Между тѣмъ опыты, сдѣланные ими (дѣло идетъ здѣсь только объ опытахъ съ картами) надъ сензитивными субъектами, дали весьма опредѣленный результатъ“.
Въ 14 опытахъ карта была угадана въ 9 случаяхъ съ перваго разу. Въ другой серіи изъ 27 опытовъ карта была вѣрно опредѣлена въ 8 случаяхъ. Въ третьей серіи опытовъ случилось между прочимъ, что карта была угадана 8 разъ сряду; между тѣмъ вѣроятность такой удачи будетъ 1/528. Невѣроятность подобной случайности громадна. По замѣчанію Рише, это все равно какъ если бы было положено въ урну нѣсколько билліоновъ шариковъ и между ними одинъ только чорный, и если бы, при выниманіи на удачу, именно этотъ чорный шарикъ попался первымъ[6]). Общій результатъ опытовъ лондонскаго общества, приводимыхъ Рише, таковъ, что карта была угадана 45 разъ тамъ, гдѣ по теоріи вѣроятностей, это должно было случиться не болѣе двухъ-трехъ разъ (2,2).
Сверхъ опытовъ съ картами, Рише дѣлалъ также опыты съ фотографическими изображеніями разныхъ предметовъ. Участниками были разныя лица. Результаты приводятся тоже всѣ безъ исключенія, и чтобы сдѣлать ихъ нагляднѣе Рише даетъ такое сравненіе.
Представимъ себѣ рядъ изъ 24-хъ урнъ, въ которыя положены послѣдовательно слѣдующія количества шариковъ 30, 8, 12, 14, 3, 4, 7, 2600, 5, 5, 2, 2, 2, 2, 40, 2, 2, 100, 4, 130, 5, 1, 1, 1. Только въ одной изъ урнъ, заключающей 4 шарика, находятся 3 шарика бѣлыхъ и 1 чорный; во всѣхъ другихъ урнахъ есть по 1 бѣлому шарику, а всѣ остальные шарики чорные. Велика ли — спрашивается — вѣроятность, вынимая изъ каждой урны по одному шарику, вынуть изъ нихъ всѣхъ бѣлые шарики? А между тѣмъ полученъ былъ именно результатъ такого рода.
Опираясь на нѣкоторыя наблюденія, Рише считаетъ возможнымъ предположить, что „мысленное внушеніе“ дѣйствуетъ въ особенности на безсознательныя способности. Тогда лицо, подвергающееся „внушенію“, не будетъ этого сознавать, и „внушеніе“ не станетъ вліять на его сознательныя произвольныя дѣйствія, но можетъ однакоже вызывать дѣйствія безсознательныя, напр. нѣкоторыя слабыя движенія мышцъ. Подобныя движенія могутъ сдѣлаться замѣтными при помощи особаго пріема.
Если взять гибкій, упругій прутикъ обѣими руками за оба конца, и держать предъ собою, то малѣйшее сближеніе рукъ вызоветъ сгибаніе прутика, и эти сгибанія могутъ сдѣлать замѣтными такія безсознательныя движенія, которыя сами по себѣ видимы бы не были.
„Какъ бы ни казались странны подобные опыты“ — говоритъ Рише — „но они были мною дѣлаемы довольно часто и въ условіяхъ достаточно научныхъ для того, чтобы я считалъ нужнымъ сообщить полученные результаты“. Напомнивъ затѣмъ, что подобные же опыты съ прутикомъ были когда то изучаемы Шеврёлемъ[7]), Рише замѣчаетъ, что, употребивъ волю, можно заставить прутикъ оставаться и неподвижнымъ, но должно, напротивъ, по возможности не думать о немъ, держать его безъ всякой предвзятой мысли о производящемся опытѣ, не дѣлая усилій и не сопротивляясь.
Первый опытъ съ прутикомъ сдѣланъ былъ Рише и его двумя друзьями въ одномъ саду, въ окрестностяхъ Парижа, и результатъ „изумилъ ихъ, быть можетъ болѣе, чѣмъ изумитъ онъ читателей этой статьи“. Тамъ было два ряда померанцевыхъ деревьевъ въ ящикахъ, въ одномъ ряду 6, въ другомъ 7. Подъ однимъ изъ 6 ящиковъ перваго ряда были спрятаны часы, и одинъ изъ друзей Рише, разумѣется не знавшій подъ которымъ изъ 6 ящиковъ часы лежатъ, нашелъ ихъ очень скоро, подходя поочередно къ каждому ящику съ прутикомъ въ рукахъ. При повтореніи опытъ опять удался, но когда искать пришлось подъ всѣми 13 ящиками, то произошла неудача. Потомъ опыты эти были не разъ повторяемы, и въ общемъ результатѣ вышло слѣдующее: въ 25 опытахъ, по теоріи вѣроятностей, надо было ожидать 4 удачи, а на дѣлѣ ихъ вышло 12.
Дѣлались также другіе опыты съ прутикомъ, надъ угадываніемъ задуманныхъ изображеній различныхъ предметовъ. Замѣчательно, что при этомъ нерѣдко угадывающій указываетъ, если не на самое задуманное изображеніе, то на аналогичное съ нимъ, напр. не на ту именно руку или саблю, которая была задумана, но тоже на изображеніе руки или сабли. Подобный результатъ можно причислить къ удачамъ, и тогда оказывается, что было 10 успѣшныхъ угадываній тамъ, гдѣ теорія вѣроятностей предсказывала ихъ только около двухъ.
Далѣе пробовали отыскивать, при помощи прутика, предметъ, спрятанный на полкахъ въ библіотекѣ Рише; одно лицо прятало, другое угадывало. Такъ какъ библіотека состоитъ изъ 8 шкафовъ, въ каждомъ по 6 полокъ, то вѣроятность представляла 1/8, когда былъ извѣстенъ шкафъ, гдѣ вещь спрятана, или 1/6, когда была извѣстна полка, или, наконецъ 1/48, когда прятавшій пользовавался безразлично всей библіотекой. Сдѣлано было 9 опытовъ для каждаго случая, и получено, при вѣроятности въ 1/8 шестъ удачъ; при вѣроятности въ 1/6 — двѣ удачи и, при вѣроятности въ 1/48 — двѣ же удачи. Очевидно и здѣсь ясный результатъ на сторонѣ „внушенія“.
Пряча предметъ у лица, присутствовавшаго въ числѣ другихъ, получили, при пособіи прутика, 7 удачъ тамъ, гдѣ теоретическая цифра была около 2. Уменьшивъ вѣроятность вдвое, при подобныхъ же опытахъ, замѣтили относительное уменьшеніе числа удачъ, но и тутъ результатъ вышелъ въ пользу „внушенія“: было 14 удачъ вмѣсто 9, предсказываемыхъ теоріей.
При суммированіи всѣхъ опытовъ съ прутикомъ, выходитъ, что въ 98 опытахъ получено 44 удачи, тогда какъ теорія вѣроятностей предсказывала ихъ всего 18. Вычисленіе показываетъ, что вѣроятность полученія такого результата чрезвычайно мала; она выразилась бы дробью, гдѣ числитель единица, а знаменатель заключаетъ не менѣе восемнадцати цифръ. Очевидно, крайне трудно объяснить такой результатъ случайностью — тѣмъ болѣе, что во всѣхъ рядахъ опытовъ онъ былъ постоянно въ пользу „внушенія“.
„Такимъ образомъ“ — заключаетъ Рише — „мы приходимъ къ выводу, что вліяніе „мысленнаго внушенія“ на безсознательныя мышечныя движенія, если и не достовѣрно, то довольно вѣроятно“.
Впрочемъ, Рише находитъ необходимымъ сдѣлать двѣ оговорки: во первыхъ, не невозможно допущеніе, что все это — дѣло случая, такъ какъ примѣры необыкновенно-счастливыхъ случайностей несомнѣнно бываютъ; во вторыхъ, можно сказать, что все это результатъ нѣкоторыхъ внѣшнихъ признаковъ, появляющихся и воспринимаемыхъ даже помимо сознанія лицъ, производящихъ опыты, но не имѣющихъ никакого сходства съ мысленнымъ внушеніемъ, и что, благодаря этимъ признакамъ, измѣняется дѣйствіе чистой случайности.
Сознавая вполнѣ значеніе такихъ возраженій, Рише тѣмъ не менѣе считаетъ правильнымъ остаться при томъ заключеніи, что вліяніе „мысленнаго внушенія“, въ условіяхъ, указанныхъ выше, довольно вѣроятно. „Опыты, описываемые ниже и несомнѣнно болѣе удивительные, чѣмъ производимые съ прутикомъ, еще болѣе увеличиваютъ эту вѣроятность“.
„Наиболѣе удивительными“ Рише считаетъ опыты, обозначаемые имъ названіемъ „спиритическихъ“. Это — опыты, производимые при посредствѣ „столоверченія“. Тутъ Рише прежде всего оговаривается, что не вѣритъ въ существованіе духовъ и даже не принимаетъ особой неизвѣстной силы, отличной отъ тѣхъ физическихъ силъ, которыя нашли уже мѣсто въ наукѣ[8]). Напротивъ, вмѣстѣ съ Шеврёлемъ, Рише склоненъ думать, что движенія стола обусловливаются безсознательными движеніями мышцъ, и столъ, значитъ, играетъ тутъ въ сущности ту же роль, какъ прутикъ, при опытахъ описанныхъ выше.
По отношенію собственно къ тѣмъ опытамъ со столикомъ, которые описываетъ Рише, можно дѣйствительно допустить такую роль стола.
„Предположимъ“ — говоритъ Рише — „что у нѣкоторыхъ лицъ можетъ наступать полусомнамбулическое состояніе, при которомъ извѣстная часть головнаго мозга работаетъ до нѣкоторой степени, принимая впечатлѣнія, производя мысли, безъ того, чтобы „я“ сознавало это; — а такое предположеніе вовсе не покажется невозможнымъ для тѣхъ, кто знакомъ съ положительными опытами, сдѣланными въ послѣднія десять лѣтъ надъ магнетизмомъ. Сознаніе такого лица сохранено, повидимому, вполнѣ; но тѣмъ не менѣе весьма сложныя дѣйствія совершаются у него внѣ сознанія, такъ что хотящее и сознающее „я“ какъ бы не претерпѣваетъ никакого измѣненія. Точно будто бы тутъ дѣйствуетъ, думаетъ, желаетъ другое лицо, а сознаніе, т. е. размышляющее, сознающее „я“, не замѣчаетъ этого вовсе“.
Такія-то лица и являются медіумами. Рише, впрочемъ, не думаетъ сдѣлать понятнымъ, при помощи такого объясненія, все относящееся къ спиритизму.
„Въ концѣ концовъ“ — замѣчаетъ онъ — „приходится выбирать между четырьмя гипотезами“:
1. „Вездѣ дѣйствуютъ обманщики, и все относящееся къ столоверченію и спиритизму не болѣе какъ фокусничество безъ научнаго значенія“.
2. „Существуютъ духи, флюидическія существа, вмѣшивающіяся въ наши дѣла и поступки и способныя дѣйствовать на вещество“.
3. „Въ природѣ существуетъ особенная, еще неизвѣстная сила, дѣйствующая независимо отъ законовъ тяготѣнія и приводящая тѣла въ движеніе“.
4. „Существуютъ безсознательныя, невольныя, но цѣлесообразныя движенія медіума, который и производитъ всѣ наблюдаемыя явленія помимо своего желанія и сознанія“.
Рише выбираетъ эту послѣднюю гипотезу, присовокупляя въ видѣ примѣчанія слѣдующее:
„Предполагать повсюду постоянный обманъ и фокусничество — удобно, сознаюсь въ томъ, но это вполнѣ нелѣпо; столь же нелѣпо, какъ и гипотеза духовъ. Далѣе увидятъ, что расположеніе моихъ опытовъ — а также и весьма сильныя нравственныя причины — исключаютъ всякую поддѣлку. Но полное обсужденіе гипотезы обмана (безполезно повторяемой во всемъ свѣтѣ съ 1847 года до нашихъ дней) было бы отступленіемъ, въ которое я не буду входить. Не буду также опровергать гипотезу существованія духовъ“.
Замѣтимъ отъ себя, что такое опроверженіе было бы и нелегко. Называя гипотезу духовъ „нелѣпою“, Рише очевидно только отдаетъ дань господствующимъ воззрѣніямъ, отъ которыхъ повелъ его въ сторону тотъ „скользкій путь“, о которомъ мы упоминала выше. На этомъ пути Рише сдѣлалъ первый шагъ, и нельзя не быть ему благодарнымъ за прямоту и безбоязненность, съ которыми онъ заявилъ объ этомъ; но шагъ этотъ увелъ его еще очень недалеко; старыя всосанныя идеи (именно всосанныя, а не выработанныя вполнѣ самостоятельнымъ мышленіемъ) въ немъ пока еще крѣпки, и онъ отдаетъ имъ дань, не замѣчая того, что впадаетъ въ противорѣчіе съ собственными только-что провозглашенными принципами. — Развѣ существованіе духовнаго міра и его воздѣйствіе на міръ матеріальный принадлежатъ къ тѣмъ „неправдоподобностямъ по противорѣчію“, которыя не стоитъ обсуждать? А вѣдь только ихъ можно считать нелѣпыми. Если это — такая неправдоподобность, то отчего же всегда, въ теченіе вѣковъ, существовали и существуютъ серьезные мыслители-спиритуалисты? Впалъ ли, напримѣръ, математикъ де-Морганъ въ „нелѣпость“, когда сказалъ: „гипотеза духовъ достаточна“ (для объясненія явленій), „но представляетъ громадныя трудности?“ А если мы имѣемъ здѣсь „неправдоподобное по незнанію“, то намъ остается сослаться на то опредѣленіе сверхъестественнаго, которое дано самимъ Рише, и на его собственныя слова, приведенныя выше: — „не будемъ говорить: это возможно, а то нѣтъ. Намъ остается лишь одно: наблюдать и дѣлать опыты, дѣлать опыты и наблюдать“. Наблюденіе же и опыты говорятъ намъ только о томъ, что естъ, но никогда не даютъ возможности отрицать что-либо, не находящееся въ прямомъ противорѣчіи съ нашею логикой.
IV.[править]
Въ опытахъ „внушенія“, которые Рише называетъ „спиритическими“, принимали участіе пятеро его друзей, знакомыхъ ему съ дѣтства, людей образованныхъ научно, вовсе не склонныхъ къ мистицизму. Рише имѣетъ къ нимъ абсолютное довѣріе. Изъ нихъ только двое оказались медіумами, т. е. людьми, у которыхъ „иногда замѣчается та неполная безсознательность, при которой они, не замѣчая этого сами, производятъ цѣлесообразныя движенія“. Остальные трое, какъ и самъ Рише, не обнаруживаютъ никакого вліянія на движеніе стола.
Нужно было, чтобы упомянутыя безсознательныя движенія оставались вполнѣ независимыми отъ сознательной умственной дѣятельности тѣхъ, которые ихъ производили. Съ этой цѣлью опыты расположены были такъ, какъ до сихъ поръ еще никто не производилъ ихъ. Въ этомъ видѣ они могутъ служить „неотразимымъ доказательствомъ безсознательности „спиритическихъ“ явленій“.
За столикомъ сидятъ трое, всѣ съ одной стороны; одинъ изъ нихъ „медіумъ“. Столикъ соединенъ съ электрическимъ колокольчикомъ, который звонитъ каждый разъ, когда столикъ дѣлаетъ наклонъ. За другимъ столикомъ, стоящимъ за спиной у троихъ упомянутыхъ лицъ, сидятъ двое. Одинъ изъ нихъ молча водитъ перомъ по азбукѣ, которая заслонена еще экраномъ со стороны перваго стола; другой записываетъ буквы, обозначаемыя наклонами стола, т. е. звономъ колокольчика, Такимъ образомъ, записывающему буквы нѣтъ надобности слѣдить за наклонами столика, — ему достаточно видѣть на какой буквѣ остановилось перо указывающаго, въ то время, какъ колокольчикъ прозвонилъ.
Трое сидящихъ за первымъ столомъ не только не знаютъ и не могутъ видѣть, что происходитъ за вторымъ, но и не обращаютъ на это никакого вниманія: они ни о чемъ особенно не думаютъ, разговариваютъ, поютъ, говорятъ стихи и т. п.; сидящіе за вторымъ столомъ молча продолжаютъ свое дѣло до тѣхъ поръ, пока частыя повторенныя движенія перваго столика не покажутъ, что слово или фраза закончены. Къ величайшему удивленію троихъ сидѣвшихъ за первымъ столомъ, оказывается тогда, что сложенное слово или фраза имѣютъ нѣкоторый смыслъ. Эти трое, при описанномъ расположеніи опыта, очевидно не могутъ произвольно обозначить ту или другую букву. Рише со своими друзьями не разъ пробовалъ, при тѣхъ же условіяхъ, обозначать буквы по произволу, и, не смотря на самое напряженное вниманіе, результатъ всегда оставался неудачнымъ.
При опытахъ „мысленнаго внушенія“, производившихся при помощи описаннаго пріема, внушителемъ было шестое лицо, вовсе не сидѣвшее ни за тѣмъ, ни за другимъ столомъ. Этотъ шестой задумывалъ опредѣленное слово, остававшееся извѣстнымъ только ему одному.
Рише замѣчаетъ при этомъ, что „разборъ этого опыта, съ точки зрѣнія безсознательности и автоматизма медіума, былъ бы очень интересенъ. Какъ можетъ медіумъ знать, что пробѣгающій азбуку остановился въ данный моментъ на той или другой буквѣ? Въ качествѣ сознающаго „я“ онъ этого конечно не знаетъ; но безсознательно заключенная въ немъ личность — которая именно и характеризуетъ медіума — слѣдитъ мысленно со строгой точностью за движеніями лица показывающаго азбуку, тогда какъ сознательное „я“ думаетъ совсѣмъ о другомъ“.
„Впрочемъ, объясненіе этого опыта, крайне-трудное и притомъ весьма гипотетичное, повело-бы слишкомъ далеко“, и Рише довольствуется установкой того факта, что напр. „имя, задуманное лицомъ, не сидящимъ ни за двигающимся столомъ, ни за азбукой, можетъ буква за буквой быть обозначено медіумомъ, каковъ бы ни былъ способъ, которымъ медіумъ этого достигаетъ“.
Въ примѣчаніи Рише поясняетъ, что при описаніи этихъ опытовъ, онъ измѣняетъ правилу, соблюдавшемуся имъ по отношенію къ опытамъ другихъ категорій. А именно, здѣсь онъ сообщаетъ не всѣ результаты, а только тѣ, которые считаетъ наиболѣе ясными.
Позволительна, быть можетъ, догадка, что въ числѣ результатовъ „спиритическихъ“ опытовъ, у Рише были и такіе результаты, которые оказывались совершенно непонятными съ точки зрѣнія гипотезы, избранной Рише изъ четырехъ имъ перечисленныхъ. Для насъ важно то, что онъ уже рѣшительно констатируетъ факты еще отвергаемые или игнорируемые большинствомъ. Если не самъ Рише, то другіе, въ своихъ наблюденіяхъ, пойдутъ по этому пути дальше — и результатомъ будетъ признаніе новыхъ, болѣе сложныхъ и болѣе интересныхъ фактовъ. Констатировали ихъ Уаллэсъ, Круксъ, Цӧлльнеръ и проч., констатируютъ и другіе, такъ какъ фактъ все побѣждаетъ. А гипотезы, объясненія пріурочиваются къ фактамъ, не факты — къ нимъ.
Для оцѣнки результатовъ своихъ „спиритическихъ“ опытовъ, Рише прилагаетъ также теорію вѣроятностей. Дѣло идетъ объ опредѣленіи извѣстной буквы въ азбукѣ, которая, положимъ, состоитъ изъ 24 буквъ. Тогда вѣроятность попасть на опредѣленную букву будетъ 1/24. Но Рише замѣтилъ, какъ и каждый видѣвшій подобные медіумическіе опыты, что, при описанномъ выше способѣ веденія дѣла, нерѣдко вмѣсто настоящей буквы указывается буква сосѣдняя съ нею, иногда предъидущая, чаще послѣдующая. Разсматривая и обозначеніе этихъ двухъ буквъ какъ удачу, будемъ имѣть вѣроятность 3/24 или 1/8.
Этотъ теоретическій разсчетъ былъ провѣренъ на дѣлѣ: Рише на удачу вынималъ извѣстное число буквъ, обозначивши напередъ слово, которому предположительно онѣ должны были отвѣчать. Оказалось, что при 128 опытахъ вынутая буква въ точности совпала съ требовавшеюся 3 раза, тогда какъ вѣроятность этого совпаденія была 2,7; а если брать въ разсчетъ и еще двѣ сосѣднія буквы, то совпаденіе случилось 7 разъ, вѣроятность же при этомъ условіи выражалась цифрою 8. Словомъ, дѣйствительность и вѣроятность сошлись очень близко. Совсѣмъ другой результатъ получилъ Рише, производя свои опыты „внушенія“ при помощи спиритическаго метода.
Первый рядъ такихъ опытовъ, сообщаемыхъ Рише, состоялъ въ томъ, что загадывалось извѣстное имя тѣмъ участникомъ, который не находился ни за тѣмъ, ни за другимъ столикомъ. Имя это должно было угадываться посредствомъ движеній стола. Рише приводитъ восемь опытовъ этого рода. Общій результатъ ихъ былъ слѣдующій: вѣроятность угадать точную букву была 2, а угадана она 14 разъ; принимая же въ разсчетъ и двѣ сосѣднія буквы, вѣроятность была 7, а удача произошла въ 24 случаяхъ. Разсматривая каждый опытъ порознь, еще болѣе удивляешься результату. Въ 7-мъ опытѣ, напр., загадано было имя Ghevalon, а сложилось cheval. Вѣроятность угадать сряду шесть буквъ изъ 24-хъ выражается приблизительно дробью 1/160000000. „Такое число равняется почти достовѣрности неудачи; на это такъ бы и можно было смотрѣть, если бы въ подобномъ, деликатномъ вопросѣ можно было удовольствоваться однимъ опытомъ“.
Рише замѣтилъ, что во всѣхъ этихъ опытахъ первыя буквы задуманнаго имени угадывались удачнѣе послѣдующихъ; повидимому, чѣмъ далѣе, тѣмъ хуже дѣйствуетъ „внушеніе“. Если же взять только три начальныя буквы въ каждомъ изъ 8 случаевъ, о которыхъ идетъ рѣчь, то опыты становятся еще поразительнѣе: общая вѣроятность получить тотъ именно результатъ, который оказался на дѣлѣ, выразится тогда дробью 1/1000000000.
Если повторить складываніе задуманнаго имени нѣсколько разъ, то обыкновенно разъ отъ разу получаемыя буквы все болѣе приближаются къ истиннымъ. Такъ напр., задумано было Doremond, и сложилось сначала Epjyeiod, но при повтореніи получилось, при четвертомъ разѣ, Doremiod. Этотъ именно опытъ Рише считаетъ „очень важнымъ, такъ какъ единственно самъ онъ одинъ думалъ объ этомъ фантастическомъ имени, не находясь ни за столикомъ, ни за азбукой“. Поэтому Рише абсолютно увѣренъ, что другіе присутствующіе его не знали и не могли знать, и что, слѣдовательно, это было несомнѣнное „мысленное внушеніе“.
Въ одномъ случаѣ, Рише попробовалъ написать въ стихѣ одно слово, опустивши первую букву, а именно написано было „ombe“ вмѣсто „tombe“ — и на вопросъ о недостающей буквѣ столикомъ указано было „t“. Въ другомъ случаѣ написанъ былъ тоже стихъ, и въ отвѣтъ на вопросъ, какія въ немъ буквы первая, вторая и четвертая, онѣ указаны вѣрно, тогда какъ сидѣвшіе за столикомъ не знали, какой стихъ написанъ и какія буквы сами они диктуютъ.
Случалось иногда, что складывалось не то имя, которое было задумано, а другое, промелькнувшее въ то же время въ умѣ задумывавшаго. Такъ, напр., Рише, отыскивая, по возможности, мало извѣстный, стихъ, взялъ его изъ Легуве, но при этомъ отыскиваніи ему попалось на глаза имя Жозефа Шенье, и — на вопросъ объ имени автора — сложилось Josephchd.
„Что же, въ концѣ-концовъ, надо думать о внушеніи, что сказать о немъ“? спрашиваетъ Рише.
„Если бы руководиться апріорной вѣроятностью“, отвѣчаетъ онъ — „то я склонился бы скорѣе къ отрицанію. Въ самомъ дѣлѣ, предположеніе, что мысль человѣка можетъ неизвѣстнымъ способомъ распространяться наружу и дѣйствовать на мозгъ сосѣдней личности — представляется довольно неправдоподобнымъ. Но эта невѣроятность относительная, не противорѣчащая ни чему установленному наукою, и разъ такая передача мысли будетъ доказана, она сдѣлается вполнѣ правдоподобной“. „Вѣдь свѣча, горящая метровъ за 200 отъ насъ, даетъ весьма ясно видимый нами свѣтъ; отчего же нелѣпо допустить, что дѣятельность мозга можетъ вліять на разстояніи трехъ-четырехъ метровъ“?
„Мы должны смѣло освободиться отъ этой боязни новаго, и считать „мысленное внушеніе“ возможнымъ; а слѣдовательно обязаны и потрудиться серьезно разсмотрѣть доказательства за и противъ“.
V.[править]
Оцѣнивая съ полной строгостью значеніе всѣхъ своихъ опытовъ взятыхъ вмѣстѣ, Рише приходитъ къ заключенію, что „объяснить случайностью факты, имъ наблюдавшіеся — трудно; другими словами: предположеніе, что случай произвелъ все это — довольно неправдоподобно“.
Величина этой неправдоподобности можетъ до нѣкоторой степени быть опредѣлена; Рише считаетъ однако-жъ правильнымъ довольствоваться принятіемъ вѣроятности ниже той, которую даютъ вычисленія, опирающіяся на его опыты, такъ какъ въ подобныхъ случаяхъ необходима осторожность.
Вотъ какой выводъ дѣлаетъ Рише: „Если бы нужно было высказаться за существованіе или несуществованіе „мысленнаго внушенія“, то я предоставилъ бы отвѣтъ случаю, но далъ бы два шанса предположенію, что оно существуетъ, противному-же предположенію — одинъ только шансъ“.
Вмѣстѣ съ тѣмъ Рише замѣчаетъ, что если „мысленное внушеніе“ и существуетъ, то изъ-за этого вовсе не предстоитъ надобности перевертывать науку и начинать новую эру въ психологіи, физіологіи или физикѣ. Какъ ни интересно и ни ново такое явленіе, но оно „ни въ чемъ не измѣняетъ нашихъ теперешнихъ знаній о веществѣ живомъ или веществѣ мертвомъ“.
Заканчивая свою статью, Рише проситъ, также какъ сдѣлалъ онъ это вначалѣ, чтобы его „судили не ранѣе, какъ прочитавши, и осуждали не иначе, какъ произведя опыты въ тѣхъ-же условіяхъ, въ которыхъ экспериментировалъ онъ самъ“.
„Долго я колебался“ — говоритъ онъ — „прежде чѣмъ рѣшиться изложить эти факты; но мнѣ кажется, что было бы малодушіемъ отступать предъ тѣмъ, что считаешь правдой“. „Мужество ученаго заключается не въ томъ только, чтобы производить надъ холерой, надъ бѣшенствомъ, надъ сгущеніемъ газовъ опыты, опасные для своей жизни, но также и въ томъ, чтобы идти противъ распространенныхъ мнѣній, когда это оказывается долгомъ, и говорить то, что считаешь истиной“.
Мы, съ своей стороны, вполнѣ раздѣляемъ это мнѣніе Рише и полагаемъ, что слѣдовать прекрасному правилу, выраженному въ его послѣднихъ словахъ, ученому повелѣваетъ и просто долгъ честнаго человѣка. А необходимость исполненія этого долга становится еще настоятельнѣе въ тѣхъ случаяхъ, когда ей сопутствуетъ сознаніе, что дѣло идетъ не объ истинѣ отвлеченной, индифферентной для человѣчества, а о живой, затрогивающей самую насущную духовную потребность человѣка, снимающей съ него гнетъ отрицанія и тяжкихъ сомнѣній.
Читатель понялъ, конечно, что я веду рѣчь о внѣтѣлесномъ, продолжающемся существованіи человѣка, — о человѣкѣ, какъ звенѣ духовнаго міра, вѣра въ существованіе котораго была почти потеряна интеллигентнымъ большинствомъ, а теперь начинаетъ возвращаться къ намъ снова, твердо опираясь на реальное знаніе[9]). Бездна, лежавшая, казалось, между знаніемъ и вѣрою, между веществомъ и духомъ, начинаетъ наполняться, и работы, подобныя сдѣланной Рише, являются знаменіями времени, обнаруживающими поворотъ науки, послѣ котораго она перестанетъ гнушаться — какъ дѣлала неправильно доселѣ — собираніемъ данныхъ, необходимыхъ для уничтоженія упомянутой бездны.
Съ этой именно точки зрѣнія, работа Рише представляется намъ имѣющей особое значеніе. Сама по себѣ она дѣйствительно столь-же хорошо уложится рядомъ съ матеріалистическими воззрѣніями, какъ укладывается съ ними, напр., фактъ передачи энергіи лучеиспусканіемъ, но появленіе ея — одинъ изъ признаковъ того движенія по новому пути, которое теперь начинается и пойдетъ несомнѣнно съ быстрымъ ускореніемъ. Замѣтные успѣхи на немъ легко отмѣтить. Сначала — полное отрицаніе всякихъ явленій гипноза (месмеризма); затѣмъ, мало-по-малу, признаніе тѣхъ фактовъ этой области, которые съ наибольшей легкостью подводятся подъ болѣе или менѣе привычныя для неврофизіолога воззрѣнія. То, что отвергалось до опытовъ Шарко, было потомъ принято; дебюты Ганзена дали толчекъ къ пополненію круга фактовъ новымъ матеріаломъ; но факты, твердо констатированные нынѣ въ связи съ „чтеніемъ мыслей“, въ то время казались невѣроятными. У насъ, г. Сикорскій сводитъ еще все къ непосредственному ощущенію игры мышцъ; нѣсколько дальше идетъ г. Спиро, а во Франціи Рише, Льебо[10]), еще такъ недавно стоявшіе на той-же самой точкѣ зрѣнія, уже говорятъ о внушеніи, — допускаютъ вліяніе мысли, воли на разстояніи, въ то время, какъ въ Лондонѣ цѣлое ученое общество дѣлаетъ наблюденія, еще гораздо болѣе удивительныя. При этомъ почти каждый, стоящій на извѣстной ступени этой лѣстницы, тщится отрицать то, что уже признано на высшихъ ступеняхъ и, отрицая, воображаетъ, что сохраняетъ такимъ образомъ точку зрѣнія истиннаго просвѣщенія и прогресса. Напрасный трудъ! Факты возьмутъ свое, и начатый путь приведетъ туда-же, куда пришли Уаллэсъ, Цӧлльнеръ, Вагнеръ, Гелленбахъ, Круксъ и проч.
Увѣренныя слова этихъ ученыхъ звучатъ еще дико для большинства ихъ коллегъ. Такое явленіе законно: къ новому убѣжденію, какъ и къ признанію новаго факта, большинство подходитъ лишь постепенно, исподоволь привыкая къ своему движенію и къ новому положенію на каждой ступени. То, что бросается въ глаза наблюдателю, достигшему верхнихъ ступеней, остается пока еще неправдоподобнымъ, страннымъ и непонятнымъ для недошедшихъ туда. Но путь начатъ, и достиженіе этихъ верхнихъ ступеней обезпечено, а вмѣстѣ съ нимъ — и переворотъ въ міровоззрѣніяхъ.
Стоитъ особенно отмѣтить, что необходимость такого достиженія и переворота, — величайшая потребность въ нихъ — опредѣленно отмѣчается и не со стороны адептовъ реальнаго знанія. Натуралистъ, констатируя явленіе, изучая его на пользу чистой науки, можетъ и не задаваться вопросомъ о томъ, велика ли въ данное время нужда въ такомъ изученіи; но для мыслителя, касающагося субъективной природы человѣка, вопросъ этотъ существенъ, и въ отвѣтъ на него мы слышимъ слѣдующее: „Расшатанность убѣжденій, хаотическое состояніе умовъ, оскудѣніе нравственной стороны въ ежедневной жизни и безсиліе теоріи поставить ее твердо и прочно, указываютъ на потребность кореннаго переворота въ воззрѣніяхъ современныхъ людей“[11]). Это печальное состояніе вытекаетъ изъ того, что „въ наше время идеалы и надежда ихъ достигнуть исчезли, а съ ними и бодрость духа“. „Современный человѣкъ извѣрился въ общіе и отвлеченные идеалы. Въ удѣлъ ему остались одни личные, индивидуальные; но ими онъ не можетъ удовлетвориться, и глубоко страдаетъ“[12]).
На вопросъ о томъ, какъ и почему прежде лучше жилось человѣку, находимъ справедливый отвѣтъ: „Религія давала ему точку опоры, руководство въ жизни, утѣшеніе въ скорби и страданіяхъ; мышленіе, знаніе отняло у него эту путеводную нить“[13]). Но тѣ же мышленіе и знаніе одарили человѣчество и множествомъ благъ; отречься отъ знанія и мышленія, человѣкъ не воленъ, — это значило бы перестать быть человѣкомъ. Къ счастью, развитіе самого знанія является единственнымъ и лучшимъ средствомъ леченія тѣхъ душевныхъ ранъ, которыя нанесены его одностороннимъ приложеніемъ. Съ глубокимъ убѣжденіемъ примыкаю я къ справедливымъ словамъ автора „Задачъ этики“: „Результаты знаній подготовляютъ коренную перемѣну въ современномъ научномъ міровоззрѣніи, не дающемъ отвѣта на запросы личной индивидуальной жизни“[14]). Вмѣстѣ съ нимъ и я скажу съ полной увѣренностью: — „развитіе знаній приводитъ насъ снова къ религіи и научной этикѣ“[15]). Но мнѣ кажется, что способъ, которымъ долженъ произойти этотъ возвратъ, — путь, при которомъ объективное примкнетъ къ субъективному и факты облегчатъ человѣку самопознаніе — представляется яснымъ и опредѣленнымъ только съ моей точки зрѣнія, т. е. при условіи достаточнаго развитія объективнаго знанія въ новомъ пролагаемомъ нынѣ направленіи. Помимо этого развитія, помимо новыхъ фактовъ, возможность того сліянія, при которомъ знаніе можетъ и должно явиться опорой религіи — представляется довольно туманной; приходится вѣрить въ эту возможность, а не убѣждаться въ ней, и, конечно, многіе окажутся неспособными къ такой вѣрѣ.
Съ моей точки зрѣнія, очевидно, еще болѣе „людямъ вѣрующимъ и людямъ науки и знанія, горячо принимающимъ къ сердцу нравственное развитіе и совершенствованіе людей не на однихъ словахъ, а на самомъ дѣлѣ, нѣтъ причины и повода враждовать между собою“[16]). Но, къ сожалѣнію, „запросы, требованія, системы и теоріи перемѣшались и перепутались до того, что невозможно различить лагерей, и въ общей свалкѣ борющіеся за-частую бьютъ своихъ, принимая ихъ за враговъ“[17]). Дѣйствительно, мы часто видимъ, какъ оберегатели общественныхъ умственныхъ и нравственныхъ интересовъ оказываются неразпознавшими своего возникающаго пособника и, преслѣдуя его, сами наносятъ, къ сожалѣнію, удары тому дѣлу, которое мнятъ защищать. Вредъ подобной слѣпой борьбы, идущей на руку противникамъ, очевиденъ; но борьба эта и тщетна, потому что является въ сущности преслѣдованіемъ фактовъ. Она можетъ замедлить движеніе знанія и здоровой мысли, но остановить его не въ состояніи.
10 января 1885 года.
