Перейти к содержанию

Стихотворения (Бакулин)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Стихотворения
авторъ Александр Яковлевич Бакулин
Опубл.: 1903. Источникъ: az.lib.ruПредисловие В. Я. Брюсова.
«Что так грустно, так уныло…»
Памяти деда Ив. Мих. Бакулина
«Ты не пой, не пой, Мой соловушка!…»
«Прошла пора младенческих желаний…»
На столетие со дня рождения Филарета
При гробнице преподобного Сергия
Эпиграммы
Волк и Лиса
Волы и молодая Кобылка
Скамья
Щепки и Топор
Репейник и Огонь

СТИХОТВОРЕНІЯ И БАСНИ А. Я. БАКУЛИНА.

[править]

Въ трудѣ А. С. Венгерова «Русскія книги» подъ № 4383 читаемъ: «Басни провинціала. Мск. 1864 г. Тип. Зотова и Никифоровой. Въ 12 долю». Скрывшій свое имя авторъ этой книжки былъ мой дѣдъ (по матери) Александръ Яковлевичъ Бакулинъ. Имя его ничего не говоритъ современному читателю: А. Я. не былъ литераторомъ по ремеслу, его произведенія появлялись въ печати рѣдко и только въ малораспространенныхъ изданіяхъ (въ сборникѣ «Разсвѣтъ», изданномъ И. Суриковымъ, въ газетѣ" «Свѣтъ», въ журналѣ «Радуга» и т. под.) Но онъ заслуживаетъ памяти по своей беззавѣтной преданности искусству, давшей ему силу работать больше пятидесяти лѣтъ, безъ единаго сочувствующаго голоса. Въ наши дни его стихи кажутся чѣмъ-то устарѣлымъ, старомоднымъ; но въ свое время, въ 30-хъ и 40-хъ годахъ, онъ могъ бы занять не послѣднее мѣсто среди второстепенныхъ поэтовъ, первыхъ послѣдователей Пушкина, Кольцова и Крылова.

Дѣдъ мой родился въ 1813 году, въ Ельцѣ, въ купеческой семьѣ. Въ 1829 году его женили на дочери бывшаго мѣстнаго городского главы, Александрѣ Ивановнѣ Чеботаревой. Почти одновременно съ дѣдомъ женился вторично и его отецъ, Яковъ Ивановичъ, на молоденькой, 18-лѣтней дѣвушкѣ, Еленѣ Гавриловнѣ Барбашиной. Бакулины жили тогда довольно богато. У нихъ были свои дома въ Ельцѣ, свои имѣньица около города; они вели большія дѣла и не разъ ѣзжали въ Москву и Петербургъ. Но въ 40-хъ годахъ состояніе ихъ начало приходить въ упадокъ. Они понесли большіе убытки на какихъ-то казенныхъ подрядахъ. Во время страшнаго пожара, опустошившаго Елецъ, сгорѣло все ихъ имущество. Ельчане послѣ пожара жили въ наскоро сколоченныхъ баракахъ и шалашахъ, въ полѣ. Здѣсь жестоко простудилась (и вскорѣ умерла) первая жена дѣда Александра Ивановна. Умеръ, съ горя и отъ потрясеній, и его отецъ, старикъ Яковъ Ивановичъ, оставивъ на рукахъ дѣда молодую мачиху съ маленькими дѣтьми. У дѣда между тѣмъ было уже довольно значительное свое семейство. Нѣкоторое время ему пришлось жить у родственниковъ жены въ имѣніи Пажень. Вторично женился онъ около этого же времени на дочери aабриканта Еленѣ Петровнѣ Горбиковой. Въ 50-хъ годахъ онъ покинулъ Елецъ. Лѣтъ десять держалъ онъ мельницы въ Умани и около этого города. Но и это предпріятіе не удалось. Пришлось возвращаться въ Елецъ и опять искать гостепріимства у родственниковъ первой жены, на этотъ разъ у ея сестры, Олимпіады Ивановны, по мужу Назаровой. Впрочемъ у дѣда оставался еще домикъ въ имѣніи Умерихинскомъ. Онъ перебрался туда и жидъ тамъ, довольно скудно, года 3—4. За тѣмъ на послѣднія деньги дѣдъ арендовалъ большое имѣніе Троекурово, въ Тамбовской губерніи, Лебедянскаго уѣзда: къ тому времени уже выросли его сыновьи и помогали ему работать. Въ Троекуровѣ Бакулины прожили 12 лѣтъ. Еще послѣ судьба перекинула дѣда на Сѣверъ, во Владимирскую губернію, гдѣ онъ арендовалъ имѣніе Караваевку, Александровскаго уѣзда. Въ Караваевкѣ прошли послѣдніе годы его жизни. Срокъ аренды кончился въ 90-хъ годахъ. Дѣдъ временно переѣхалъ въ Москву и умеръ здѣсь въ Январѣ 1894 года.

Въ ранней молодости дѣдъ мечталъ всецѣло посвятить себя литературѣ. Но у него мало было настойчивости въ борьбѣ съ условіями провинціальной жизни. Въ его бумагахъ оказался листокъ, относящійся къ началу 40-хъ годовъ, на которомъ можно прочесть слѣдующія строки:

Какъ грустно жить на бѣломъ свѣтѣ,

Какъ грустно жить и только жить….

Чѣмъ былъ вчера, тѣмъ завтра быть.

Но не того душа искала:

Душа высокаго ждала,

Ждала, ждала… и вдругъ упала,

И на призванье не дала

Она священнаго отвѣта…

Дѣдъ воспитался въ то время, когда Пушкинъ считался молодымъ поэтомъ, вводителемъ новшествъ, когда цѣнить Пушкина было смѣло. И дѣдъ былъ въ числѣ первыхъ приверженцевъ Пушкина. Ему было лѣтъ 12—13, когда появлялись первыя главы «Евгенія Онѣгина»; у него не доставало денегъ на покупку этихъ довольно дорогихъ книжекъ. Съ большимъ трудомъ доставалъ онъ ихъ на время и списывалъ для себя. Къ сожалѣнію эти копіи погибли во время Елецкаго пожара. До конца жизни дѣдъ зналъ наизусть цѣлыя страницы изъ Пушкина.

Поклоненіе Пушкину не мѣшало дѣду высоко цѣнить Державина. Оду «Богъ» онъ никогда не могъ говорить безъ умиленія. Особенно любилъ онъ еще «Осень во время осады Очакова». Въ «Цыганской пляскѣ» находилъ онъ больше «легкости» стиха, чѣмъ у всѣхъ позднѣйшихъ поэтовъ. Когда дѣда спрашивали о Державинѣ, онъ обычно отвѣчалъ Державинскимъ стихомъ:

Единъ есть Богъ, единъ Державинъ.

Зналъ и любилъ дѣдъ поэтовъ «Пушкинской плеяды»: Языкова, Баратынскаго, Дельвига, князя Вяземскаго, Веневитинова, также Кольцова. Особеннымъ же его любимцемъ былъ баснописецъ Крыловъ. О Лермонтовѣ онъ часто повторялъ старинное сужденіе: «Лермонтовъ протопталъ свою узкую тропинку около большой проѣзжей дороги Пушкина».

Болѣе новыхъ поэтовъ дѣдъ не зналъ и не хотѣлъ читать ихъ. Онъ переносилъ еще нѣсколько Майкова и Ал. Толстого и болѣе простыя стихотворенія Тютчева, но Фетъ былъ ему чуждъ совершенно. Къ Некрасову, а тѣмъ болѣе къ Надсону, чувствовалъ онъ брезгливое отвращеніе.

Дѣдъ писалъ очень много. Большая часть его рукописей погибла во время его переѣздовъ. Но все же оставшіяся заняли бы нѣсколько большихъ томовъ. Среди нихъ есть и драмы и повѣсти, и поэмы, и мелкія лирическія стихотворенія. Но особенно много басенъ. Дѣдъ считалъ себя преимущественно баснописцемъ. Я предлагаю здѣсь, на память о немъ, небольшой выборъ его лирическихъ стихотвореній и басень.

Валерій Брюсовъ.

А. Лирическія стихотворенія.

[править]

I.

Что такъ грустно, такъ уныло

Красна дѣвица идешь?

Черны очи опустила,

Какъ бывало не поешь?

Аль желаннаго отвѣта

Сердце сердцу не даетъ?

Но ужель на нивѣ свѣта

Цвѣтъ единый лишь цвѣтетъ?

Много звѣздъ на небѣ ясныхъ,

Много жемчугу въ моряхъ,

Много юношей прекрасныхъ

Въ деревняхъ и въ городахъ!

Грустно дѣвица вздохнула,

Покачала головой.

На глазахъ слеза блеснула

И сватилася росой.

1831 Апрѣль.

II.

Памяти дѣда Ив. Мих. Бакулина.

Для памяти твоей священной мнѣ могилы

Не мраморъ съ надписью кичливою стоитъ,

Надгробный, явный знакъ, для взоровъ только милый.

Нѣтъ, вздохъ моей души въ моихъ стихахъ сокрытъ.

Они гласятъ: «Душой любилъ ты всѣхъ какъ брата,

Ровесникамъ былъ другъ, а малымъ былъ отецъ,

Неправдой не стяжалъ ни серебра, ни злата,

И принялъ даръ одинъ — въ свой смертный часъ — вѣнецъ».

1831 Октября 20.

III.

Ты не пой, не пой,

Мой соловушка!

Ранымъ раненько

Не буди меня

Ты молодушку!

День до вечера

Я работала.

Чтобы мужъ-гроза

Не бранилъ меня,

А отъ полночи

И до зорюшки

Волю дамъ слезамъ,

Горе выплачу!

Не буди меня

Ты, соловушко,

Ранымъ раненько!

Дай мнѣ выспаться

Молодой женѣ

Мужа стараго,

Молодой вдовѣ

Друга милаго.

1840.

IV.

Прошла пора младенческихъ желаній,

Несбыточныхъ надеждъ прошла пора!

И въ будущемъ не стало упованій:

Грядущее — какъ прошлое вчера!

На полъ-пути я понялъ, что судьбами

Мнѣ суждена не радость, но печаль…

Но съ прошлыми, высокими мечтами

О дѣли жизни — мнѣ разстаться жаль,

Хоть въ нихъ бывало зналъ я утѣшенье,

И вѣрила душа, что я — поэтъ!

Но въ тридцать лѣтъ пришло разувѣренье,

И вижу я, что счастья въ жизни — нѣтъ.

1844 Августа 22.

V.

На столѣтіе со дня рожденія Филарета.

Назадъ тому сто лѣтъ

Рече Господь: «Да будетъ свѣтъ!»

И бысть: родился Филаретъ!

Онъ свѣтомъ вѣры былъ всегда,

Онъ путеводной былъ звѣздою,

Онъ, какъ блестящая звѣзда,

Горѣлъ надъ темною землею.

И нынѣ мы опять во мглѣ…

Помолимся предъ Богомъ Свѣта,

Да ниспошлетъ онъ вновь землѣ

Другого Филарета.

1882.

VI.

При гробницѣ преподобнаго Сергія.

Пройдутъ вѣка,

Минуютъ поколѣнья,

Изсякнетъ не одна рѣка,

Измѣнятся не разъ на жизнь воззрѣнья,

А Онъ все такъ же будетъ жить,

И такъ же будутъ его чтить,

И тѣ же будутъ пѣснопѣнья

Святые своды оглашать

И въ мысляхъ Русскихъ воскрешать

Былыя времена, народа гнетъ и муку,

Когда подъ тяжкою Татарина пятой

Страдалъ нашъ край родной,

И перейдутъ отъ дѣда къ внуку

Преданья старины… И вновь пройдутъ вѣка

Минуютъ поколѣнья,

Изсякнетъ не одна рѣка,

Измѣнятся не разъ на жизнь воззрѣнья,

А Онъ все такъ же будетъ жить

И такъ же будутъ его чтить.

1887 Марта 29.

Б. Эпиграммы.

[править]

I.

Онъ пишетъ про весну, про лѣто,

Про осень, про зиму….

Да, по его уму

Достаточно и это.

II.

Онъ — журналистъ

И цѣлый листъ

Въ газету шлетъ съ водою.

Господь съ тобою!

Что это ты?

Зачѣмъ при всѣхъ? — Сходилъ бы за кусты.

В. Басни.

[править]

I.

Волкъ и Лиса.

Въ лѣсу съ Лисой Волкъ повстрѣчался.

— «Что, кумъ, такъ очень исхудалъ?»

— «Да что, кума, спасался!

Три дня мясного въ ротъ не бралъ,

Кореньями питался.

Пора, кума, пора подумать о грѣхахъ.»

— «Да, что ты, кумъ! Не хочется и слушать!

Ты такъ всегда любилъ попить, покушать!

Какой же ты монахъ!»

— « Эхъ, кумушка, ужъ надобно сознаться:

Пришлось отъ пастуха скрываться,

Чуть-чуть меня онъ не поймалъ за хвостъ!

Я въ эти дни обѣгалъ лѣсъ и поле.

Тутъ поневолѣ

Наложишь на себя великій постъ!»

II.

Волы и молодая Кобылка.

Волы везли тяжелый возъ.

Кобылка молодая,

По выгону гуляя,

Завидя ихъ, заржала: «Вотъ курьёзъ,

Вотъ смѣхъ! Смотрите-ка: въ упряжкѣ!

Да какъ послушны, какъ идутъ!»

А утромъ, глядь, самой бѣдняжкѣ

Пришлось примѣривать хомутъ.

Смѣялся бы Воламъ Орелъ иль Соколъ птица.

Ну… тѣ летаютъ въ высотѣ.

А то смѣется кобылица,

Чья мать и чей отецъ ходили въ хомутѣ.

III.

Скамья.

Въ прихожей комнатѣ у самыхъ у дверей

Скамья стояла.

Вдругъ вышелъ случай ей:

Она въ гостиную попала.

И возгордилась вдругъ скамьи моя —

Въ гостиной, дескать, и!

А между тѣмъ туда она

Поставлена была совсѣмъ не для почета,

Но лишь на день принесена,

Предъ праздниками, изъ расчета,

Чтобы удобнѣй было съ ней

Замки почистить у дверей,

Кой-что надъ окнами исправить,

Да тазъ съ водой поставить.

Такъ видишь иногда иной чудакъ

Въ парадномъ шитомъ видъ-мундирѣ

Юлитъ въ гостиной такъ и сякъ.

Подумаешь: ему въ чиновномъ мірѣ

Къ высокимъ почестямъ открыта колея…

На самомъ дѣлѣ жъ онъ — предъ праздникомъ скамья.

IV.

Щепки и Топоръ.

Рубили Топоромъ дрова.

Летѣли Щепки, и слова

Такія говорили:

«Какъ ладно мы и плотно жили

А ты, Топоръ,

Разбойникъ! Воръ!

Ты всѣхъ насъ искромсалъ,

И мало,

Что разметалъ,

Куда попало,

Ты хочешь насъ еще спалить

И уничтожить!..

А чѣмъ могли тебя мы оскорбить?

И какъ тебя твое злодѣйство не тревожитъ?»

— «Какую клевету несете вы и вздоръ, —

Въ отвѣтъ на то Топоръ.

Не я несчастій вашихъ всѣхъ и золъ виною,

А тотъ, кто рубитъ мною.»

V.

Репейникъ и Огонь.

Ко всякому прильну!"

Репейникъ, хвастаясь, кричалъ.

— «А ну,

Попробуй-ка ко мнѣ, — ему Огонь сказалъ, —

Смотри, какъ я горю.»

— «Я не съ тобою говорю»

Ему Репейникъ отвѣчалъ

И замолчалъ.

VI.

Лиса и Волкъ.

— «Здорово, Волкушка». — "Здорово ".

— «Къ тебѣ по дѣлу, кумъ, пришла:

Когда я лѣсомъ шла,

У рва гуляла барская корова,

Да какъ же, кумъ, сытна,

Статна!»

У Волка голодъ разыгрался,

Пошелъ онъ въ лѣсъ и тамъ охотникамъ попался

(Они давно сидѣли подъ горой).

Убили Волка, сняли шкуру,

Уѣхали домой.

Тогда пришла Лиса: «Сердечный мой!

Послушалъ ты Лисичку-дуру!»

Повыла такъ Лиса и, посмотрѣвъ туда,

Сюда,

Тихохонько безъ шума

Взялася уплетать былого кума.

"Русскій Архивъ", № 3, 1903