Струны дрожью рыданій звучали,
Былъ задумчивъ пѣвецъ молодой —
И какъ вздохъ затаенной печали
Первый звукъ прозвенѣлъ надъ рѣкой.
Счастье встрѣчи, восторги свиданья
И тревога влюбленныхъ рѣчей,
И нѣмое томленье прощанья,
И тоска одинокихъ ночей, —
Все проснулось для жизви тревожной
Въ пѣснѣ, полной тоски молодой,
Полной жажды любви невозможной,
Полной муки и страсти былой.
Что-то сердце, змѣей ядовитой
Обвивая, ласкало и жгло;
Съ новой болью любви пережитой
Отравленное чувство жило.
И глубоко въ груди закипали
Слезы горькой и жгучей струей…
Звуки, дрогнувъ, вдали замирали,
Былъ безмолвенъ пѣвецъ мелодой…
Н. Соколовъ
Затишье.
Господи, сжалься! Мнѣ душно, мнѣ больно,
Сердце больное томится тоской.
Грудь мнѣ сжимаютъ рыданья невольно,
Злоба и грусть овладѣли душой.
Боже! безсиленъ я, слабъ и ничтоженъ, —
Мнѣ ли лѣнивыхъ отъ сна поднимать?
Мнѣ ли тотъ подвигъ завидный возможенъ —
Честныхъ подъ стягъ для борьбы призывать?
Что-жь вы молчите, вожди и пророки?
Всюду — неправда надмѣнно царитъ,
Всюду — предательство, рабства пороки…
Что же вашъ гнѣвъ вдохновенный молчитъ?
Больно мнѣ. Я не могу, не умѣю
Съ тьмой торжествующей мысль примирять.
Въ смерть идеаловъ я вѣрить не смѣю…
Боже, какъ страшно любя проклинать!
Счастливъ невидящій, кто безъ сомнѣній
Къ битвѣ неравной съ неправдой готовъ,
Кто не боится тревогъ и лишеній
И, какъ дитя, не считаетъ враговъ.
Вѣры незнанья въ груди не имѣя,
Жертвой ненужной я быть не могу.
Свѣтъ чуть замѣтенъ. Неправда сильнѣе.
Наши порывы не страшны врагу.
Господи, сжалься! Пусть призраки ночи
Сердце больное не мучатъ тоской.
Или закрой мои зрячія очи, —
Пусть я безъ пользы паду подъ грозой…
Н. Соколовъ.
Памяти Ѳ. М. Достоевскаго.
Волковъ ли то воетъ голодная стая?
Шумитъ ли то моря прибой?
То встала пурга и отъ края до края
На степь полегла пеленой…
Рыдаетъ и стонетъ гнетущее горе
Въ порывахъ бурана степей,
И стонъ вѣковой по проклятой недолѣ,
И гнѣвъ на неправду людей…
Но, чу!… Грозный говоръ пурги заглушая,
Желѣза доносится звукъ,
Все сердце безсильной тоской надрывая,
Какъ отзвукъ страданья и мукъ.
То въ цѣпи звѣно о звѣно ударяетъ,
При каждомъ движеньи бренча, —
То волю колодникъ съ тоской вспоминаетъ,
Стальную змѣю волоча…
Не эти-ль, страдалецъ, унылые звуки
Носились звеня, надъ тобой,
И ихъ не забылъ ты въ минуту разлуки,
И къ намъ ихъ принесъ ты съ собой?…
Звукъ цѣпи въ глаголы любви безконечной
Ты, сильный душой, перелилъ;
Покорный велѣніямъ Истины Вѣчной,
Клеймо и желѣза простилъ.
Ты умеръ — и сѣверный вѣтеръ съ тоскою
Шумитъ надъ могилой твоей
И мчится, суровый, надъ Русской землею
Въ окраинѣ южныхъ морей,
Гдѣ волны рокочутъ, гдѣ небо синѣе,
Гдѣ лавръ зеленѣя растетъ,
Гдѣ, грёзы волшебныя въ сердцѣ лелѣя,
Поэтъ о блаженствѣ поетъ.
Н. Соколовъ.
28-го января
1882 года.
Непогода.
Злобно буря реветъ надъ притихшей землей,
Ломитъ дубы съ корней вѣковые;
Вьется молнія въ тучахъ лукавой змѣей;
Съ неба полосы льетъ огневыя.
Тучи бурно ведутъ межъ собой разговоръ…
Грозны эти громовыя рѣчи!…
И подъ вихремъ со стономъ склоняется боръ,
Уступая неласковой встрѣчѣ.
Любъ мнѣ говоръ могучій борьбы удалой,
Гдѣ земля съ непогодою въ спорѣ…
Чувство силы отважной въ груди молодой
Разгулялось, какъ волны на морѣ…
Упоенный грозой, я зову васъ на бой,
Вы — несчастья мои и невзгоды!
Слейтесь въ голосъ одинъ, слейтесь въ силѣ одной,
Выходите подъ громъ непогоды.
Силы чудной приливъ въ смѣломъ сердцѣ кипитъ,
Духъ отважный къ опасности рвется,
Страстной жаждой борьбы ретивое горитъ,
Надъ порывами бури смѣется.
Если мнѣ суждено въ битвѣ пасть роковой,
Въ грудь безмолвно удары приму я, —
И силенъ, и могучъ, словно дубъ вѣковой,
Я паду, на судьбу негодуя.
Лучше пасть подъ грозой, чѣмъ подъ мелкой бѣдой
Изнемочь въ утомительномъ спорѣ…
Никого не боясь, я свой челнъ удалой
Правлю прямо въ сердитое море.
Но, быть-можетъ, побѣда судьбой суждена
Въ исполинской борьбѣ удалому?…
О, тогда прогремитъ въ пѣснѣ звонкой она,
Вторя эхомъ весеннему грому.
Н. Соколовъ.
НЕДОБРЫЯ ОНИ.[править]
Солнце, зной — и эти очи
Съ ихъ лучами, съ ихъ огнемъ!
Цѣлый день, съ утра до ночи.
Съ нею были мы вдвоемъ…
Сколько молній, сколько власти
Каждый взоръ ея таитъ!
До сихъ поръ въ истомѣ страсти
Сердце ноетъ и горитъ…
Ночь, прохлада, надъ рѣкою
Соловей ноетъ въ саду…
Вновь съ тревогой и тоскою
Я ее въ аллеѣ жду, —
Я ловлю въ огнѣ желанья
Каждый шорохъ въ тишинѣ…
И встаетъ одно преданье
Предо мною въ смутномъ снѣ…
I.[править]
Какъ-то въ Польшѣ, въ дни былые,
Появился страшный панъ, —
Длинный чубъ, усы сѣдые,
Шитый золотомъ жупанъ,
Рукоятка ятагана,
Поясъ, шпоры — серебро,
У алмазнаго султана
Соколиное перо…
Страшный панъ!.. Нездѣшней силы
Слѣдъ храпитъ его чело, —
Словно тлѣніе могилы
На щекахъ его легло,
Словно онъ боится встрѣчи
По дорогѣ и въ селѣ,
Словно тяжесть давитъ плечи
И гнететъ его къ землѣ…
Скажутъ: «здравствуй» — онъ ни слова,
Только вздрогнетъ и вздохнетъ,
Да, нахмуривъ бровь сурово,
Стиснетъ зубы и уйдетъ…
Раздастся надъ полями
Страшный хохотъ въ тишппѣ…
Панъ съ недобрыми очами
Появился въ той странѣ!
II.[править]
Слухи шли, что только взглянетъ
Папъ на лугъ зеленый, — вдругъ
На лугу трава завянетъ,
Листья сыплются вокругъ, —
Только, страшный и могучій,
Панъ на небо поглядитъ,
Стонетъ вѣтеръ, таютъ тучи,
Дождь на землю не летитъ, —
Подъ недобрыми очами
Гнется ива у рѣки
И надъ желтыми песками
Засыхаютъ тростники…
Въ полѣ парень за сохою
Прежней пѣсни не поетъ,
Въ темной рощѣ надъ рѣкою
Красной дѣвицы не ждетъ, —
Смотритъ дѣвица уныло
И не вьетъ себѣ вѣнка,
Словно сердце въ ней сдавила
Чья-то мертвая рука, —
Если въ полѣ ненарокомъ,
Сквозь покровъ бровей сѣдыхъ,
Страшный панъ недобрымъ окомъ
Вскинетъ медленно на нихъ…
III.[править]
Жилъ у мельника въ то лѣто
Юный хлопецъ въ батракахъ.
Слышалъ онъ, что бродитъ гдѣ-то
Страшный панъ у нихъ въ поляхъ, —
Слухъ прошелъ, его видали
Пастухи во ржи густой…
Разъ онъ спитъ на сѣновалѣ,
Слышитъ, кто-то надъ рѣкой
У запруды тихо ходитъ,
Слышитъ чей-то тихій стопъ…
То не ихъ-ли панъ обходитъ?
Не его-ли ищетъ онъ?
Смотритъ хлопецъ боязливо, —
Надъ рѣкой ползетъ туманъ…
Вотъ онъ — вотъ — подъ старой ивой
У запруды страшный панъ!
Съ неба ясными лучами
Сыплетъ мѣсяцъ молодой, —
Панъ чернѣетъ за кустами,
Словно камень гробовой…
Вдругъ… далеко… прозвучали
Чьи-то стопы по рѣкѣ…
Кто-то плачетъ въ злой печали…
Кто-то вопитъ въ злой тоскѣ…
Сто папъ… То онъ рыдаетъ…
Крики, стоны, хохотъ злой
Гулко роща повторяетъ
Въ лунномъ блескѣ за рѣкой.
Словно бѣсы въ гнѣвѣ дикомъ
Тамъ ведутъ свою игру.
Словно лѣшій пьянымъ крикомъ
Гонитъ путника въ бору…
Смотритъ хлопецъ боязливо, —
Палъ на землю панъ сѣдой.
Стонетъ, корчится подъ ивой,
Бьется въ камень головой, —
Словно звѣрь голодный, воетъ,
Къ мнѣ съ хохотомъ ползетъ,
Ятаганомъ яму роетъ,
Гложетъ землю, корни рветъ…
Этой ямы, этой ночи
Бѣдный хлопецъ не забылъ:
Панъ руками вырвалъ очи
И подъ ивой ихъ зарылъ, —
И уползъ, пропалъ въ туманѣ,
Въ ночь понесъ тоску свою…
Съ той поры о страшномъ панѣ
Не слыхали въ томъ краю.
IV.[править]
Панъ пропалъ… Но съ этой ночи
Бѣдный хлопецъ самъ не свой:
Помнитъ онъ, гдѣ злыя очи
Въ землю пряталъ панъ сѣдой…
Лунной ночью спать не можетъ.
За работой ночи ждетъ:
Той тоски, что сердце гложетъ,
Самъ, бѣдняга, не пойметъ…
Ночь. Луна. Вода, сверкая
Въ лунномъ блескѣ, тихо спитъ…
Къ старой мнѣ изъ сарая
Съ ломомъ хлопъ, какъ воръ, спѣшитъ..
Ближе… вотъ… какъ сердце бьется!..
Въ головѣ стоитъ туманъ…
Не надъ нимъ ли то смѣется
Изъ-за ветелъ страшный панъ!
Здѣсь… за дѣло!.. Здѣсь могила
Панскихъ глазъ: земля рыхла, —
Здѣсь навѣкъ ихъ вражья сила
Въ мертвой немочи легла!..
Вдругъ… какъ молніей изъ тучи,
Въ блескѣ, въ пламени лучей,
Брызнулъ къ небу, снова жгучій,
Знойный взоръ лихихъ очей!..
Докопался хлопецъ бѣдный!
Опаленный злымъ огнемъ,
У запруды, страшный, блѣдный,
Онъ заснулъ послѣднимъ сномъ…
Глупый хлопъ!.. А я — умнѣе?
Мало солнца, мало дня, —
При лунѣ я жду въ аллеѣ,
Прежнихъ молній и огня!..
Или въ легкой дымкѣ ночи
Прежней силы нѣтъ въ огнѣ?
Или гаснутъ эти очи
На свиданьѣ при лунѣ?
Вотъ она… Какъ сердце бьется!..
Жду, дыханье затаивъ…
А она… она смѣется!..
Охъ, — и мнѣ смѣшно: я живъ!..
Спб.
30-го янв. 1899 г.