A. Черемновъ.[править]
Стихотворенія.[править]
I.
Пѣсня о бѣдномъ Макарѣ.
Ни витязей славныхъ, ни знатныхъ бояръ
Для пѣсни простой намъ не надо!
Споемъ про тебя мы, убогій Макаръ…
Ой, ладо, ой, ладушко-ладо!
Какъ жилъ да гулялъ ты, убогій Макаръ,
Въ исконномъ россійскомъ порядкѣ,
Отъ Бѣлаго моря до крымскиіъ татаръ,
Отъ Польши до самой Камчатки.
Француза, и шведа, и турка побилъ,
И жарилъ въ китайца изъ пушки,
Почету и славы премного добылъ,
Но жилъ себѣ въ бѣдной избушкѣ.
Насквозь продувала избушку мятель,
Морозецъ заглядывалъ въ щели;
A возлѣ стояла высокая ель:
На ели сидѣли Емели.
Какъ станетъ Макара морозъ донимать,
Аль голодъ закручивать кишки, —
Емели Макара давай утѣшать:
Бросаютъ еловыя шишки.
И такъ-то ли ладно Макаръ проживалъ!..
Да бѣса взяла, вишь, досада,
И бѣсъ искушенье Макару послалъ…
Ой, ладо, ой, ладушко-ладо!
Оставилъ веселья Макаръ и пиры
Отъ глупой своей отъ кручины;
Не хочетъ онъ больше дубовой коры,
Не хочетъ и вкусной мякины.
Далась же задача его простотѣ!
Все пуще его забираетъ!
Не хочетъ Макаръ проживать въ темнотѣ,
Наукамъ учиться желаетъ!
Емели съ Макаромъ и эдакъ и такъ;
Сулятъ ему множество шишекъ.
Бормочетъ въ отвѣтъ имъ упрямый чудакъ,
Что шишекъ давно-молъ излишекъ.
Бормочетъ-лопочетъ, анъ, глядь да поглядь —
И вовсе почалъ упираться:
Не хочетъ языцей Макаръ покорять,
За Лидзы и Пудзы сражаться!
И столь помутилась его голова,
Что брешетъ Макаръ безъ пардону:
Нужны-де ему и суды, и права,
И жить-молъ пора по закону.
Надула-ль тѣ мысли Макару мятель,
Сверчки-ли въ избушкѣ напѣли? —
Загадка большая для умныхъ Емель.
Слѣзаютъ сердешные съ ели:
— "Макарушка-свѣтикъ! На кой тебѣ чортъ
Сдалися крамольныя рѣчи?
Извѣчно ты былъ въ послушаніи твердъ,
Зато и прославленъ далече.
— "Народы и чуждыхъ и ближнихъ земель
Честятъ тебя многою честью!
Послушай, кормилецъ, разумныхъ Емель:
Опутанъ ты дьявольской лестью!
— "Смутили тебя — укуси ихъ комаръ! —
Лихіе враги — супостаты!
Ты — русскій Макаръ, православный Макаръ,
Они же отъ Бога прокляты.
— "Гони ты ихъ въ шею скорѣй отъ себя
Куда не гонялъ свое стадо,
Не то — вотъ те крестъ! — одурачатъ тебя!
Ой, ладо, ой, ладушко-ладо!
— "Безъ насъ ты, убогій, въ конецъ пропадешь
Тебѣ во спасенье мы мелемъ!
Неужто ты вѣры теперь не даешь
Исконнымъ россійскимъ Емелямъ?
— "Вѣдь мы-то, Емели, не даромъ всегда
Живемъ при тебѣ, при Макарѣ!
Нужны мы, нужны, какъ во ржи лебеда,
Нужны мы, какъ мыши въ амбарѣ!
— "Твоей ради пользы на шею твою,
Какъ мельничный жерновъ, повисли!..
Ступай же, кормилецъ, въ избушку свою,
Гони ты къ нечистому мысли!
— «Начальству отъ Бога здоровья проси,
Живи потихоньку, какъ надо;
Своихъ самобытныхъ телятокъ паси!..
Ой, ладо, ой, ладушко-ладо»!.. —
На сладкія рѣчи премудрыхъ Емель
На ихъ на пріятныя пѣсни
Отвѣта Макара не знаенъ досель,
Повѣдать не можемъ, — хоть тресни!
Вишь, тучи въ ту пору по небу зашли,
И вѣтеръ отъ сѣвера дунулъ…
Мы слова Макара слыхать не могли,
A только видали, что плюнулъ.
На землю, аль въ рожу кому изъ Емель —
Не знаемъ, — такая досада!..
Ой, люшеньки-люли! Ой, лель-диди-лель!
Ой, ладо, ой, ладушко-ладо!..
II.
Баллада о гордомъ графѣ.
Вернулся въ замокъ гордый графъ
Изъ долгаго похода.
Потѣшилъ графъ свирѣпый нравъ,
Смиривъ мятежъ народа.
На села, нивы и поля
Онъ ринулся, какъ лава,
Во имя Бога, короля
И рыцарскаго права.
Рубилъ онъ блѣдныхъ матерей
И старцевъ посѣдѣлыхъ;
Топталъ копытами коней
Дѣтей осиротѣлыхъ.
Вернулся. — Гдѣ же мой дуракъ?
Пускай насъ позабавитъ! —
И шутъ, кривляясь такъ и сякъ,
Побѣды графа славитъ.
— A гдѣ красавица моя?
Пускай меня потѣшитъ! —
И дѣва, слезы затая,
Герою кудри чашетъ.
Герой опять въ ладоши — хлопъ;
Весь дворъ пришелъ въ движеньѳ.
— A гдѣ же попъ? Скорѣе, попъ,
Давай мнѣ отпущенье! —
И служитъ жирный духовникъ
Молебенъ покаянный,
И вторитъ силъ небесныхъ ликъ,
Весельемъ обуянный,
И херувимовъ свѣтлый рой,
Надувъ усердно губы,
Трубитъ побѣдно надъ землѳй
Въ серебряныя трубы.
III.
Безмолвный Гнѣвъ.
На трупахъ трупы. Слѣпая злоба
На пиръ кровавый ведетъ полки.
Орудій грохотъ — какъ голосъ гроба;
Какъ взоры смерти, горятъ штыки.
Ихъ мучитъ голодъ. Они готовы,
Какъ змѣи, впиться — сильнѣй, сильнѣй
И глубже, глубже!.. Для нихъ не новы
Ни груди женщинъ, ни кровь дѣтей…
Мятежъ подавленъ. Въ объятья гроба
За жертвой жертву несетъ палачъ.
На полѣ битвы пируетъ злоба,
И въ бездны неба уходитъ плачъ…
И вдругъ — затишье… И надъ гробами
Смолкаютъ стоны, утихъ напѣвъ…
По грудамъ труповъ, скрипя зубами,
Идетъ незрячій Безмолвный Гнѣвъ.
Изъ тихой дали, отъ мирныхъ пашенъ
Его дорога лежитъ въ огняхъ.
Святыни храмовъ, твердыни башенъ —
Онъ все повергнетъ во тьму и прахъ.
И сердце славитъ его удары
И сердце вѣритъ, что эта кровь,
Что это мщенье, что эти кары —
За Человѣка и за Любовь.
Вѣдьма.
Вышла въ поле на зарѣ,
Травы въ росномъ серебрѣ
На пригоркахъ просыпались.
У сосѣдокъ на дворѣ
Пѣтухи перекликались.
Нахлобучила платокъ,
Заплела плотнѣй онучи
И тропой пошла въ лѣсокъ,
Озираясь на востокъ,
Гдѣ въ зарѣ купались тучи.
Съ тайной тихой ворожбой,
Рвала мяту, звѣробой,
И не чуяла старуха,
Какъ въ кустахъ между собой
Мужики шептались глухо:
— Глянь-ка: травки и сума…
Вишь ты, чортова кума!
То-то озими не всхожи…
До Егорья вплоть зима,
А Петровки непогожи…
— И опять-же скажемъ, хворь,
Пятерыхъ въ селѣ скосила…
Все отъ вѣдьмы, какъ ни спорь…
Вишь, колдуетъ съ первыхъ зорь..
Эка дьявольская сила! —
А. Черемновъ.