II.
Когда въ печати появились воспоминанія Куприна, Бунина и Горькаго — о Чеховҍ, веселый господинъ рҍшилъ, что настала его очередь.
— Чтожъ... — подумалъ онъ... — Недаромъ Ванька Арепьевъ частенько говорилъ, что у меня бойкое перо. Попробуемъ!
Веселый господинъ отодвинулъ начатый фельетонъ о непозволительномъ отношеніи отцовъ города къ водопроводному вопросу и началъ:
Долженъ сказать, что Чехова я зналъ очень близко... Начинали мы съ нимъ въ одной газетҍ и я, по-пріятельски, даже называлъ его Антошей.
— Эхъ, ты, — говорю, — Антошка-картошка!
Зная его близко, долженъ сказать, что дружественная критика окружила его совершенно незаслуженнымъ ореоломъ и какимъ-то идолопоклонническимъ отношеніемъ...
Мало кому извҍстно, что слухи о добротҍ и деликатности Антона Петровича были сильно преувеличены. Наоборотъ, покойный писатель къ своимъ бывшимъ товарищамъ по работҍ относился съ невыносимымъ пренебреженіемъ, еле узнавалъ ихъ при встрҍчҍ.
Кромҍ того, угасшій писатель былъ скупенекъ и часто, позванивая въ карманҍ сторублевками, отказывалъ въ займҍ даже своимъ близкимъ нуждающимся друзьямъ.
Отличительной чертой незабвеннаго покойника была грубость, доходящая порой до наглости... Такъ, напримҍръ, пишущій эти строки былъ свидҍтелемъ того, какъ Антонъ Павловичъ раскритиковалъ прекрасную повҍсть маститаго писателя, который находился тутъ же. Нужно ли говорить, что эта грубая критика была совершенно несправедлива, являясь результатомъ болҍзненной зависти къ болҍе талантливымъ коллегамъ чахоточнаго писателя...
II.
Когда в печати появились воспоминания Куприна, Бунина и Горького — о Чехове, весёлый господин решил, что настала его очередь.
— Что ж... — подумал он... — Недаром Ванька Арепьев частенько говорил, что у меня бойкое перо. Попробуем!
Весёлый господин отодвинул начатый фельетон о непозволительном отношении отцов города к водопроводному вопросу и начал:
Должен сказать, что Чехова я знал очень близко... Начинали мы с ним в одной газете и я, по-приятельски, даже называл его Антошей.
— Эх, ты, — говорю, — Антошка-картошка!
Зная его близко, должен сказать, что дружественная критика окружила его совершенно незаслуженным ореолом и каким-то идолопоклонническим отношением...
Мало кому известно, что слухи о доброте и деликатности Антона Петровича были сильно преувеличены. Наоборот, покойный писатель к своим бывшим товарищам по работе относился с невыносимым пренебрежением, еле узнавал их при встрече.
Кроме того, угасший писатель был скупенек и часто, позванивая в кармане сторублевками, отказывал в займе даже своим близким нуждающимся друзьям.
Отличительной чертой незабвенного покойника была грубость, доходящая порой до наглости... Так, например, пишущий эти строки был свидетелем того, как Антон Павлович раскритиковал прекрасную повесть маститого писателя, который находился тутъ же. Нужно ли говорить, что эта грубая критика была совершенно несправедлива, являясь результатом болезненной зависти к более талантливым коллегам чахоточного писателя...
