Антуанъ, собственными руками. Прочти и скажи свое вҍщее слово. Можетъ, въ «Русское Богатство» пристроишь.
Антонъ Павловичъ со вздохомъ взялъ пожелтҍвшую, растрепанную, видавшую виды рукопись и развернулъ ее.
— Она у васъ... гм... не обработана.
— - Какъ не обработана? Врешь, брать, до послҍдней запятой обработана!
— Да вотъ тутъ... первая же фраза: «къ высокому гроту подъҍхалъ мужчина, который зіялъ темнымъ загадочнымъ отверстіемъ...» Кто зіялъ?
— Конечно, гротъ. Всякій по смыслу догадается. А я уже вижу, братъ, что ты подкапываешься. Нехорошо, Антоша... Неискренно! Конечно, съ такимъ отношеніемъ къ товарищу — никакое «Русское Богатство» не напечатаетъ. Ну, Богъ съ тобой! У меня есть къ тебҍ другая дружеская просьба... дай мнҍ пятьсотъ рублей!
— Какъ — пятьсотъ рублей?
— Взаймы. Послҍ сосчитаемся.
— Да у меня такой суммы, право, нҍтъ...
— Полно врать-то! Небось въ годъ зарабатываешь въ пять разъ больше. Ну, нҍтъ пятисотъ, дай триста. Я тебҍ оставлю мою рукопись... За нее всякій издатель дастъ въ десять разъ больше!
— Увҍряю васъ... У меня при себҍ рублей тридцать-сорокъ есть. И на тҍ я долженъ жить всю недҍлю. Впрочемъ, половину— могу.
— Эхъ, Антоша! Засушила тебя слава! Мелокъ ты сталъ: товарищамъ завидуешь, въ денежныхъ отношеніяхъ потерялъ широту русской души... Жмешься, братъ! А вҍдь все равно — кашляешь, кашляешь, да и помрешь скоро...
Кому свои милліоны оставишь?
Веселый господинъ похлопалъ меня по плечу, какъ бы призывая въ свидҍтели своего утвержденія, покачалъ головой и, обиженный, исчезъ такъ же неожиданно, какъ явился.
Больше мы съ нимъ не встрҍчались...
Антуан, собственными руками. Прочти и скажи свое вещее слово. Может, в «Русское Богатство» пристроишь.
Антон Павлович со вздохом взял пожелтевшую, растрёпанную, видавшую виды рукопись и развернул её.
— Она у вас... гм... не обработана.
— - Как не обработана? Врёшь, брат, до последней запятой обработана!
— Да вот тут... первая же фраза: «к высокому гроту подъехал мужчина, который зиял тёмным загадочным отверстием...» Кто зиял?
— Конечно, грот. Всякий по смыслу догадается. А я уже вижу, братъ, что ты подкапываешься. Нехорошо, Антоша... Неискренно! Конечно, с таким отношением к товарищу — никакое «Русское Богатство» не напечатает. Ну, Бог с тобой! У меня есть к тебе другая дружеская просьба... дай мне пятьсот рублей!
— Как — пятьсот рублей?
— Взаймы. После сосчитаемся.
— Да у меня такой суммы, право, нет...
— Полно врать-то! Небось в год зарабатываешь в пять раз больше. Ну, нет пятисот, дай триста. Я тебе оставлю мою рукопись... За неё всякий издатель даст в десять раз больше!
— Уверяю вас... У меня при себе рублей тридцать-сорок есть. И на те я должен жить всю неделю. Впрочем, половину— могу.
— Эх, Антоша! Засушила тебя слава! Мелок ты стал: товарищам завидуешь, в денежных отношениях потерял широту русской души... Жмёшься, брат! А ведь всё равно — кашляешь, кашляешь, да и помрёшь скоро...
Кому свои миллионы оставишь?
Веселый господин похлопал меня по плечу, как бы призывая въ свидетели своего утверждения, покачал головой и, обиженный, исчез так же неожиданно, как явился.
Больше мы с ним не встречались...
