Въ девять часовъ вечера Андромахскiй и Ляписовъ пріҍхали къ Пылинкинымъ.
М-mе Пылинкина увидҍла ихъ еще въ дверяхъ и съ радостнымъ изумленіемъ воскликнула:
— Боже ты мой, Павелъ Иванычъ! Андрей Павлычъ! Садитесь. Очень мило съ вашей стороны, что заҍхали. Чашечку чаю?
— Благодарю васъ! — ласково наклонилъ голову Андромахскій. — Не откажусь.
— А мы съ мужемъ думали, что встрҍтимъ васъ вчера...
— Гдҍ? — спросилъ Андромахскій.
— Какже! Въ Соляномъ Городкҍ. Грудастовъ читалъ о Пшебышевскомъ.
На лицҍ Андромахскаго изобразилось неподдҍльное отчаяніе.
— Такъ это было вчера?! Экая жалость! Я мелькомъ видҍлъ въ газетахъ и, представьте, думалъ, что она будетъ еще не скоро. Я теперь газеты, вообще, мелькомъ просматриваю.
— Въ газетахъ теперь нҍтъ ничего интереснаго, — сказалъ изъ-за угла чей-то голосъ.
— Репрессіи, — вздохнула хозяйка. — Обо всемъ запрещаютъ писать. Чашечку чаю!
— Не откажусь, — поклонился Ляписовъ.
— Мы выписали двҍ газеты и жалҍемъ. Можно бы одну выписать.
— Ну, иногда въ газетахъ можно натолкнуться на что-нибудь интересное... Читали на-дняхъ, какъ одна дама гипнотизмомъ выманила у домовладҍльца тридцать тысячъ?
— Хорошенькая? — игриво спросилъ Андромахскій.
Хозяйка кокетливо махнула на него салфеточкой.
— Охъ, эти мужчины! Имъ бы все только — хорошенькая! Ужасно вы испорченный народъ.
— Ну, нҍтъ, — сказалъ Ляписовъ. — Вейнингеръ держится обратнаго мнҍнія... У него ужасное мнҍніе о женщинахъ...
В девять часов вечера Андромахский и Ляписов приехали к Пылинкиным.
М-mе Пылинкина увидела их ещё в дверях и с радостным изумлением воскликнула:
— Боже ты мой, Павел Иваныч! Андрей Павлыч! Садитесь. Очень мило с вашей стороны, что заехали. Чашечку чаю?
— Благодарю вас! — ласково наклонил голову Андромахский. — Не откажусь.
— А мы с мужем думали, что встретим вас вчера...
— Где? — спросил Андромахский.
— Как же! В Соляном Городке. Грудастов читал о Пшебышевском.
На лице Андромахского изобразилось неподдельное отчаяние.
— Так это было вчера?! Экая жалость! Я мельком видел в газетах и, представьте, думал, что она будет еще не скоро. Я теперь газеты, вообще, мельком просматриваю.
— В газетах теперь нет ничего интересного, — сказал из-за угла чей-то голос.
— Репрессии, — вздохнула хозяйка. — Обо всём запрещают писать. Чашечку чаю!
— Не откажусь, — поклонился Ляписов.
— Мы выписали две газеты и жалеем. Можно бы одну выписать.
— Ну, иногда в газетах можно натолкнуться на что-нибудь интересное... Читали на днях, как одна дама гипнотизмом выманила у домовладельца тридцать тысяч?
— Хорошенькая? — игриво спросил Андромахский.
Хозяйка кокетливо махнула на него салфеточкой.
— Ох, эти мужчины! Им бы всё только — хорошенькая! Ужасно вы испорченный народ.
— Ну, нет, — сказал Ляписов. — Вейнингер держится обратного мнения... У него ужасное мнение о женщинах...
