бани, буду посылать на Ведекинда, и на смертномъ одрҍ завҍщаю все свое состояніе лекторамъ, читающимъ о Ведекиндҍ. Простите меня, умная барыня, и кланяйтесь отъ меня всҍмъ вашимъ любовникамъ!».
Ляписовъ засмҍялся.
— Не скажете!
— Конечно, не скажу. Въ томъ-то и ужасъ, что не скажу. И еще въ томъ ужасъ, что и она и всҍ ея гости моментально и безслҍдно забываютъ о Ведекиндҍ, о лекцяхъ и съ лихорадочнымъ любопытствомъ набрасываются на какую-то босоножку. «Видҍли танцы новой босоножки? Мнҍ нравится». А другой оселъ скажетъ: «А мнҍ не нравится». А третій отвҍчаетъ: «Не скажите! Это танцы будущаго, и они мнҍ нравятся. Когда я былъ въ Берлинҍ, въ кафешантане... ». «Ахъ», скажетъ игриво m-me Пылинкина, «вамъ, мужчинамъ, только бы все кафешантаны!». Конечно, нужно было бы сказать ей, — кафешантаны. А тебҍ бы все любовники, да любовники? «Семенъ Семенычъ! Чашечку чаю съ печеньицемъ, а? Пожалуйста! Читали статью о Вейнингерҍ?» А чаишко-то у нея, признаться, скверный, да и печеньице тлҍномъ попахиваетъ.... И вы замҍчаете? Замҍчаете? Уже о босоножкҍ забыто, танцы будущаго провалились безслҍдно до будущаго четверга, разговоръ о кафешантанҍ держится двҍ минуты, увядаетъ, осыпается и на его мҍстҍ пышно расцвҍтаетъ бесҍда о новой пьесҍ, причемъ, одному она нравится, другому не нравится, а третій выражаетъ мнҍніе, что она такъ себҍ. Да вҍдь онъ ее не видҍлъ?! Не видҍлъ, увҍряю васъ, шутъ этакій, мошенникъ, мелкій хамъ!! А ты долженъ сидҍть, пить чашечку чаю и говорить, что босоножка тебҍ нравится, новая пьеса производитъ впечатлҍніе слабой, а кафешантаны скучны, потому что всҍ номера однообразны.
Ляписовъ вынулъ часы:
— Однако, уже скоро девять!
— Сейчасъ. Я въ минутку одҍнусь. Да вҍдь тамъ только къ девяти и собираются... Одну минуточку.
бани, буду посылать на Ведекинда, и на смертном одре завещаю всё своё состояние лекторам, читающим о Ведекинде. Простите меня, умная барыня, и кланяйтесь от меня всем вашим любовникам!».
Ляписов засмеялся.
— Не скажете!
— Конечно, не скажу. В том-то и ужас, что не скажу. И ещё в том ужас, что и она и все её гости моментально и бесследно забывают о Ведекинде, о лекцях и с лихорадочным любопытством набрасываются на какую-то босоножку. «Видели танцы новой босоножки? Мне нравится». А другой осёл скажет: «А мне не нравится». А третий отвечает: «Не скажите! Это танцы будущего, и они мне нравятся. Когда я был в Берлине, в кафешантане... ». «Ах», скажет игриво m-me Пылинкина, «вам, мужчинам, только бы всё кафешантаны!». Конечно, нужно было бы сказать ей, — кафешантаны. А тебе бы всё любовники, да любовники? «Семен Семёныч! Чашечку чаю с печеньицем, а? Пожалуйста! Читали статью о Вейнингере?» А чаишко-то у неё, признаться, скверный, да и печеньице тленом попахивает.... И вы замечаете? Замечаете? Уже о босоножке забыто, танцы будущего провалились бесследно до будущего четверга, разговор о кафешантане держится две минуты, увядает, осыпается и на его месте пышно расцветает беседа о новой пьесе, причём, одному она нравится, другому не нравится, а третий выражает мнение, что она так себе. Да ведь он её не видел?! Не видел, уверяю вас, шут эдакий, мошенник, мелкий хам!! А ты должен сидеть, пить чашечку чаю и говорить, что босоножка тебе нравится, новая пьеса производит впечатление слабой, а кафешантаны скучны, потому что все номера однообразны.
Ляписов вынул часы:
— Однако, уже скоро девять!
— Сейчас. Я в минутку оденусь. Да ведь там только к девяти и собираются... Одну минуточку.
