Лязговъ захлопалъ въ ладоши.
— Совралъ, совралъ драматургъ! Драматургъ скрываетъ свои любовныя похожденія! Никакой Шемшуриной ты не могъ читать пьесу!
— Какъ не читалъ? — обводя компанію недоумѣннымъ, подозрительнымъ взглядомъ, вскричалъ Селиванскій. — Читалъ! Именно ей читалъ.
— Ха-ха! — засмѣялся Лязговъ. — Скажи же ему, Симочка, что онъ попался съ поличнымъ: вѣдь Шемшурина была съ тобой на каткѣ.
— Да, она со мной была, — кивнула головой Серафима Петровна, осматривая всѣхъ насъ холоднымъ взглядомъ.
— Когда?! Я съ половины девятаго до двѣнадцати сидѣлъ у нея и читалъ свою «Комету».
— Вы что-нибудь спутали, — пожала плечами Серафима Петровна.
— Что? Что я могъ спутать? Часы я могъ спутать, Шемшурину могъ спутать съ кѣмъ-нибудь, или свою пьесу съ отрывнымъ календаремъ?! Какъ такъ — спутать?
— Хотите чаю? — предложила Серафима Петровна.
— Да, нѣтъ, разберемся: когда Шемшурина была съ вами на каткѣ?
— Часовъ въ десять, одиннадцать.
Драматургъ всплеснулъ руками.
— Такъ поздравляю васъ: въ это самое время я читалъ ей дома пьесу.
Серафима Петровна подняла язвительно одну бровь.
— Да? Можетъ быть, на свѣтѣ существуютъ двѣ Шемшуриныхъ? Или я незнакомую даму приняла за Марью Александровну? Или, можетъ, я была на каткѣ вчера... Ха-ха!..
— Ничего не понимаю! — изумился Селиванскій.
— То-то и оно, — засмѣялась Серафима Петровна. — То-то и оно! Ахъ, Селиванскiй, Селиванскiй...
Селиванскiй пожалъ плечами и сталъ разворачивать рукопись.
Когда мы переходили въ гостиную, я задержался
Лязгов захлопал в ладоши.
— Соврал, соврал драматург! Драматург скрывает свои любовные похождения! Никакой Шемшуриной ты не мог читать пьесу!
— Как не читал? — обводя компанию недоумённым, подозрительным взглядом, вскричал Селиванский. — Читал! Именно ей читал.
— Ха-ха! — засмеялся Лязгов. — Скажи же ему, Симочка, что он попался с поличным: ведь Шемшурина была с тобой на катке.
— Да, она со мной была, — кивнула головой Серафима Петровна, осматривая всех нас холодным взглядом.
— Когда?! Я с половины девятого до двенадцати сидел у неё и читал свою «Комету».
— Вы что-нибудь спутали, — пожала плечами Серафима Петровна.
— Что? Что я мог спутать? Часы я мог спутать, Шемшурину мог спутать с кем-нибудь, или свою пьесу с отрывным календарём?! Как так — спутать?
— Хотите чаю? — предложила Серафима Петровна.
— Да, нет, разберёмся: когда Шемшурина была с вами на катке?
— Часов в десять, одиннадцать.
Драматург всплеснул руками.
— Так поздравляю вас: в это самое время я читал ей дома пьесу.
Серафима Петровна подняла язвительно одну бровь.
— Да? Может быть, на свете существуют две Шемшуриных? Или я незнакомую даму приняла за Марью Александровну? Или, может, я была на катке вчера... Ха-ха!..
— Ничего не понимаю! — изумился Селиванский.
— То-то и оно, — засмеялась Серафима Петровна. — То-то и оно! Ах, Селиванский, Селиванский...
Селиванский пожал плечами и стал разворачивать рукопись.
Когда мы переходили в гостиную, я задержался
