плату за занятія въ сравнительно-анатомическомъ музеѣ Іог. Мюллера. Съ квитанціей отъ казначея нужно было являться къ профессорамъ и они выдавали разрѣшительныя карточки. Такимъ образомъ мнѣ пришлось явиться къ Іог. Мюллеру въ его Sprechstunde и получить отъ него разрѣшеніе посѣщать музей и заниматься для начала остеологіей рыбъ. Изъ этихъ посѣщеній однако ничего не вышло: въ комнатѣ, куда меня впускалъ служитель, кромѣ меня, никого не было; Іог. Мюллеръ туда не входилъ, а ходить къ нему съ вопросами я не рѣшался и вскорѣ совсѣмъ оставилъ эти посѣщенія да и самую мысль о сравнительной анатоміи. Тѣмъ не менѣе, изъ естественнаго желанія послушать такую знаменитость какъ Іог. Мюллеръ, я записался въ лѣтній семестръ 57-го года на его лекціи. Нужно признаться, на душѣ у меня все еще таилась вынесенная изъ Москвы наивная привычка думать, что всякій знаменитый профессоръ — непремѣнно блестящій ораторъ, и я ожидалъ услышать въ этой аудиторіи исполненную широкихъ обобщеній увлекательную рѣчь, a вмѣсто того услышалъ чисто дѣловую рѣчь, съ показываніемъ чертежей и спиртныхъ препаратовъ. Это былъ, впрочемъ, послѣдній годъ славной жизни Іог. Мюллера; и на лекціяхъ онъ имѣлъ видъ усталаго, болѣзненнаго человѣка; во всѣхъ его движеніяхъ и въ самой рѣчи чувствовалась какая-то нервность; читалъ онъ тихо, не повышая голоса, и только глаза продолжали горѣть тѣмъ неописуемымъ блескомъ, который вмѣстѣ съ славнымъ именемъ ученаго сталъ историческимъ.
То, чего я ожидалъ отъ лекцій Іог. Мюллера, проскальзывало по временамъ въ лекціяхъ его знаменитаго ученика дю Буа-Реймона; говорю «проскальзывало» потому, что аудиторія не располагала къ краснорѣчію — на его лекціяхъ этого семестра было счетомъ всего семь человѣкъ и между ними двое русскихъ, Боткинъ и я. Во всякомъ случай лекціи его и по содержанію и по исполненію были привлекательны. Сюжетъ былъ для насъ совсѣмъ новый; рѣчь профессора текла плавно, свободно, и нѣмецкій языкъ звучалъ у него очень красиво. Особенно памятна мнѣ его лекція о быстротѣ распространенія возбужденія по нервамъ. Тутъ онъ положительно увлекся и разсказалъ съ жаромъ всю исторію этого открытія: сомнѣнія Іог. Мюллера въ возможности измѣрить столь быстрый процессъ, его собственныя мысли, какъ можно было бы приступить экспериментально къ этому вопросу и, наконецъ, рѣшеніе задачи его другомъ, великими ученикомъ того же Іог. Мюллера, Гельмгольтцемъ. Описывая міографъ Гельмгольтца, онъ назвалъ разрывающійся и возстановляющійся металлическій контактъ, въ видѣ ртутной нити, геніальнымъ пунктомъ всего способа. Въ
