въ кружкѣ правилами и вкусами, рѣшать я не берусь, но думаю, что и здѣсь введеніе въ кружокъ членовъ съ нѣсколько иными взглядами и вкусами будетъ скорѣе полезно, чѣмъ вредно, противодѣйствуя образованію въ кружкѣ рутины, т.-е. его застоя. Съ этой точки зрѣнія манера, усвоенная германскими университетами, — приглашать въ свою среду чужихъ, если они достойнѣе собственныхъ учениковъ, — считается, я думаю, по справедливости правиломъ, поддерживающимъ процвѣтаніе университетовъ. Съ этой же точки зрѣнія, учрежденіе при медицинской академіи профессорскаго пансіона, предшествовавшее нашему поступленію въ академію (т.-е. Боткина, Беккерса и меня), постоянно казалось мнѣ дѣломъ несправедливымъ относительно русскихъ университетовъ и могущимъ послужить во вредъ даже самой академіи. По уставу этого учрежденія въ немъ пребываютъ постоянно десять избранныхъ учениковъ академіи, кончившихъ курсъ, и двое изъ нихъ ежегодно отправляются за границу для усовершенствованія въ наукахъ, послѣ двухлѣтняго усовершенствованія въ нихъ въ пансіонѣ. Въ какомъ же университетѣ оставляются на такихъ правахъ при одномъ только медицинскомъ факультетѣ десять человѣкъ, и можно ли утверждать, что ежегодно только два воспитанника академіи достойны по своимъ трудамъ посылки за границу, а на другихъ медицинскихъ факультетахъ таковыхъ не обрѣтается? Если же принять во вниманіе, что командировка за границу очень часто — я думаю, болѣе чѣмъ наполовину посылаемыхъ — кончается профессурой, то становится понятнымъ, что какъ только открывается мѣсто при академіи, ближайшимъ кандидатомъ на него является воспитанникъ пансіона: его знаетъ и начальство и профессора, онъ свой человѣкъ. Воспитаниковъ педагоги вѣдь часто любятъ какъ родныхъ; а воспитанникъ пансіона, сдѣлавшійся профессоромъ, относится къ воспитаннику того же пансіона, кандидату на каѳедру, какъ къ однокашнику. Все это въ порядкѣ вещей. Но выигрываетъ ли отъ этого академія?
Въ 1870 году въ нее поступило изъ пансіона пять новыхъ профессоровъ, изъ которыхъ одинъ былъ дѣйствительно человѣкъ очень способный, а остальные четверо — можетъ быть, и знающіе свое дѣло люди — ничѣмъ не содѣйствовали украшенію академіи. Злосчастнаго университетскаго устава г. Делянова тогда еще не существовало и въ университетахъ лекціи любимыхъ профессоровъ все еще продолжали посѣщаться не одними только слушателями своего факультета, да и товарищеское общеніе между студентами разныхъ факультетовъ было еще свободно. Такъ было въ мое студенчество, и я зналъ не одинъ примѣръ, что въ голову студента-
