случая стихи, которые и вручилъ Лелевелю. Среди студентовъ они пользовались, по свидѣтельству современниковъ, огромной популярностью. Лелевель, вліяніе котораго отразилось на содержаніи оды, приблизилъ къ себѣ молодого поэта, и друзья Мицкевича разсчитывали, что теперь ему легче будетъ получить заграничную командировку, о которой онъ такъ мечталъ. Сами по себѣ, однако, стихи, несмотря на нѣкоторыя удачныя мѣста, очень скучны, однообразны. Это настоящая ложноклассическая ода, начинающаяся съ „о’“. („О, давно молитвамъ нашимъ бывшій цѣлью, снова къ намъ коронный - т.-е. изъ Короны, Царства Польскаго - приходишь Лелевель“) и кончающаяся изумленіемъ поэта, что онъ такъ далеко ушелъ въ своемъ пареніи отъ темы. Писалась эта ода въ ту самую пору, когда и комментаріи къ Трембецкому, и стиль этого послѣдняго отразился и на одѣ. Удивительно долго Мицкевичъ оставался въ плѣну ложноклассическихъ вкусовъ, уже тогда, когда, казалось бы, романтическое направленіе цѣликомъ охватило его, когда онъ увлекался Байрономъ и Шиллеромъ. Но вѣдь въ ту же пору писалась и „Гражина“.
Сближеніе съ Левелемъ, по мнѣнію друзей Мицкевича, могло обезпечить ему осуществленіе его давнишней мечты, -поѣздки на казенный счетъ за границу. Казалось, что этой надеждѣ благопріятствовалъ и другой фактъ: прибытіе въ мартѣ 1822 г. въ Вильну попечителя округа, князя Адама Чарторыйскаго, который былъ встревоженъ извѣстіями о возникновеніи студенческихъ обществъ въ Вильнѣ. Пріѣхавъ сюда, онъ назначилъ особую слѣдственную комиссію, которая привлекла къ допросу и Мицкевича. Однако участіе его въ какомъ - нибудь тайномъ обществѣ нельзя было доказать, и поэтъ по секретному предписанію князя (въ маѣ 1822 г) былъ оставленъ подъ особымъ надзоромъ. Тонъ этого предписанія далеко недружелюбенъ по отношеніи къ Мицкевичу, и потому кажутся просто юношеской, чистосердечной довѣрчивостью тѣ надежды, которыя были возбуждены въ Мицкевичѣ и его друзьяхъ любезностью князя и его чиновниковъ. Въ началѣ мая, т.е. за нѣсколько недѣль до предписанія объ „особомъ надзорѣ", Ежовскій писалъ Малевскому, что „Адамъ представилъ работы, которыя очень понравились“, что князь предложилъ Мицкевичу и ему, Ежовскому, заграничную командировку и т. под. Всѣ эти надежды кончились ничѣмъ: въ университетѣ у поэта было мало друзей; даже степени магистра ему не удалось полу-
