момъ днѣ сердца, о которой не знають самые близкіе друзья: положивъ одну руку на кипарисовое дерево, а другую на грудь, мы поклялись молчать, и никто не знаетъ о ней». Безуміе все болѣе охватываетъ героя поэмы. Но разрѣшается оно все тѣми же воспоминаніями любви, горькими переживаніями одиночества и безутѣшной тоски. Сердце надрываютъ эти жалобы безумнаго, въ которыхъ такъ много реальной, живой скорби молодого ковенскаго учителя, томившагося вдали отъ Марыли, вдали отъ друзей въ скукѣ занятій съ тупыми «жмудскими головами». Съ этими жалобами смѣшивается мистика, которая точно такъ же становилась уже тогда нечужда Мицкевичу. Густавъ разсказываеть о томъ, какъ однажды утромъ, проплакавъ всю ночь, онъ бродилъ въ саду. «Дождь лилъ, какъ изъ ведра, дулъ рѣзкій вѣтеръ»; а онъ прижался головой къ мокрому кусту и повѣдалъ свою душевную боль маленькому червячку, который ползъ у его головы. Ксендзъ и дѣти не знаютъ, какъ понять его: развѣ червяки говорятъ такъ, какъ люди? «А развѣ нѣтъ», отвѣчаетъ пустынникъ: «Подойди сюда, мальчикъ, наклонись къ столу, приложи ушко; здѣсь бѣдная душка просить твоей молитвы. Ага, ты слышишь, какъ онъ возится?» И затѣмъ идетъ разсказъ о томъ, какимъ скупцомъ - ростовщикомъ былъ при жизни этотъ маленькій червячокъ, буравящій дерево; и при жизни душа его лежала на днѣ конторки, у мѣшка съ золотомъ. Реальность этой сцены доходить до того, что дитя, дѣйствительно, слышитъ «пискъ зло-. го духа». Изъ области фантастики мы вступаемъ уже въ область настоящихъ «явленій духовъ», и этотъ переходъ, апеллирующій къ мистическому настроенію читателя, неминуемо произведеть непріятное, просто комическое впечатлѣніе на читателя, не расположеннаго вѣрить въ пискъ злыхъ духовъ. Но этимъ не ограничивается мистическая окраска «Дѣдовъ»: отъ 9 часовъ до 12 пустынникъ переживаетъ свои душевныя страданія, приведшія его къ самоубійству, и сама собой гаснетъ черезъ каждый часъ одна изъ трехъ свѣчей. Ergo, умозаключитъ читатель, Густавъ дѣйствительно явленіе изъ области сверхъестественнаго, и его приходъ сопровождается сверхъестественными событіями. Однако, онъ мертвъ лишь для міра, онъ живетъ реальными чувствами, и вода охлаждаетъ его, и отъ дождя онъ мокнетъ, что едва ли случается съ безплотными «привидѣніями».
Вернемся къ страданіямъ молодого Густава. Бьютъ часы, по-
