головы отъ подножья этихъ стѣнъ, чтобы не утратить твоей бесѣды»... Въ башнѣ молчаніе, рыданье и стоны. Природа проснулась. Утро. Конрадъ очнулся, опустилъ забрало и исчезъ въ кустахъ. «Такъ исчезаетъ, услышавъ утренній колоколъ, духъ ада, покидая врата отшельника».
4- я глава, несоразмѣрно длинная, психологически не соотвѣтствуетъ своимъ размѣрамъ. Изъ первыхъ трехъ главъ мы уже знаемъ, что за человѣкъ Конрадъ Валленродъ, знаемъ, почему онъ не могъ выполнить свой планъ, но знаемъ также, что событія помимо его воли заставляютъ его приступить къ дѣлу мести. Намъ осталось еще неизвѣстно прошлое Конрада; только намеки на судьбу Альдоны- отшельницы разсѣяны въ третьей главѣ. И вотъ теперь въ главѣ, посвященной «Пиру», мы узнаемъ это прошлое въ эпизодической пѣснѣ стараго вайделота. Походъ неизбѣженъ: - мы это знаемъ уже изъ предыдущаго; Конрадъ долженъ погубить крестоносцевъ: и это извѣстно намъ изъ прежняго. Въ четвертой главѣ онъ ведетъ себя такъ, что только глупость рыцарей позволяетъ ему сохранить свое инкогнито. И, въ концѣ концовъ, эта глава вышла нагроможденіемъ различнаго матеріала, искусственно связаннаго въ одно цѣлое, какъ это рѣшился отмѣтить еще Нерингъ. Здѣсь я долженъ ограничиться лишь краткимъ изложеніемъ этой главы.
«Былъ день патрона, великое торжество. Командоры и братья съѣзжаются въ столицу. На башняхъ висятъ бѣлые флаги; Конрадъ устраиваетъ рыцарямъ пиръ». Здѣсь и Витольдъ, вчерашній врагъ ордена, а сегодня его союзникъ. Пиръ во всемъ разгарѣ, только Конрадъ, опершись о локоть, съ презрѣніемъ слушалъ непристойныя рѣчи. Презрѣніемъ дышитъ И его рѣчь: «Будемъ же веселиться! Что же, братья, развѣ такъ пристойно веселиться рыцарямъ? Сначала пьяный шумъ, а теперь тихій шопотъ... Неужели мы пируемъ, какъ монахи или убійцы? Иные обычаи были въ мое время, когда на покрытомъ трупами полѣ битвы, среди Кастильскихъ горъ или Финляндскихъ лѣсовъ, мы пили у лагернаго костра. Тамъ были пѣсни! Развѣ нѣтъ среди вашей толшы барда или минестреля? Вино веселить сердце человѣка, но пѣсня вино для мысли». Какъ въ «Графѣ Габсбургскомъ», гдѣ императоръ, какъ пристало хозяину, съ привѣтливымъ лицомъ обращаясь къ гостямъ, вызываетъ пѣвца, и здѣсь появляются пѣвцы: итальянець и
