салъ: «Смерть нашихъ друзей пробудила меня отъ усыпленія надеждами. Неужели мы будемъ только вздыхать о Іерусалимѣ нашего возвращенія и совмѣстной жизни, умирая одинъ за другимъ?» Картина Рафаэля, изображающая младенца Спасителя съ крестомъ, дала одинъ изъ образовъ для этого стихотворенія. «О, мать полька! Если въ глазахъ твоего сына горитъ сіяніе генія, если на его дѣтскомъ челѣ свѣтятся гордость и благородство прежнихъ поляковъ: если, покинувъ кружокъ ровесниковъ, онъ бѣжитъ къ старцу, который поетъ ему думы; если со склоненной головой онъ внимаетъ повѣсти о дѣяніяхъ предковъ, —о, мать полька, на илохой дорогѣ твой сынъ! Стань на колѣни передъ образомъ Скорбящей Богоматери и смотри на мечъ, который пронзилъ ея сердце. Такимъ мечомъ пронзитъ твою грудь твой врагъ! Если въ спокойствіи процвѣтетъ даже весь міръ, если даже примирятся правительства, народы, партій, — сынъ твой все - таки будетъ вызванъ на бой безъ славы и на муки... безъ воскресенія. Вели же ему скорѣе удалиться въ уединенную пещеру, думать, лечь на рогожи, дышать гнилыми влажными испареніями, дѣлить ложе съ ядовитой змѣей. Тамъ онъ научится скрывать подъ землей свой гнѣвъ и быть, какъ пропасть, непроницаемымъ въ своихъ мысляхъ и, точно гнилыми дыханіями, потихоньку отравлять рѣчью и, какъ холодная змѣя, принимать скромный видъ. Нашъ искупитель, младенцемъ въ Назаретѣ, любилъ свой крестикъ, на которомъ онъ спасъ весь міръ. О, мать полька, я забавлялъ бы твое дитя его будущими игрушками. Пораньше скрути ему руки цѣпью, прикажи приковать его къ тачкѣ, чтобы онъ не поблѣднѣлъ передъ молстомъ палача, чтобы онъ не вспыхнулъ при видѣ веревки. Вѣдь онъ не пойдетъ, какъ прежніе рыцари, водворить побѣдоносный кресть въ Іерусалимѣ или, какъ воины Новаго Свѣта, пахать ниву свободы... Онъ будетъ поливать землю кровью. Вызовъ пришлеть ему невѣдомый шпіонъ, въ битву съ нимъ вступить неправый судъ, ареной битвы будетъ подземелье, а приговоръ произнесетъ могущественный врагъ. Могильнымъ памятникомъ побѣжденному останутся сухія бревна висѣлицы, а вся его слава - будеть недолгій плачъ женщины и долгія ночныя бесѣды земляковъ».
Въ Генуѣ Мицкевичъ едва не сдѣлался авторомъ опернаго либретто. Случайная встрѣча съ опернымъ капельмейстеромъ полякомъ заставила его выработать даже схему такого либретто, въ которомъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ являлся по
