молчаніе. Мицкевичъ отвѣчалъ Словацкому, говорилъ ему, что его погубило, какъ поэта. Ему, говорилъ Мицкевичъ, не хватаеть любви и вѣры. Недавно, сказалъ онъ, когда я долженъ былъ говорить передъ чужими, ни одинъ изъ моихъ друзей не имѣлъ вѣры въ мои слова. Всѣ меня бросили, оставили. Одни говорили: откуда у него такая смѣлость, что онъ рѣшается говорить на чужомъ языкѣ? Другіе обвиняли меня въ самолюбіи, а не видѣли, что здѣсь въ сердцѣ (и открылъ его) Богъ положилъ слова правды, которыя я властенъ переводить на всѣ языки, и я говорилъ бы вамъ даже по нѣмецки и т. д. А потомъ, возвращаясь къ поэзіи, онъ вѣщалъ о призваніи поэта и кончилъ словами, что для него существуетъ только одна дорога: отсюда (показывая на сердце) черезъ любовь туда (показывая на небо) къ Богу!» Такъ же передаютъ содержаніе этой импровизаціи, столь отличной отъ импровизаціи Конрада въ III части «Дѣдовъ», и другіе участники этого банкета, который доставилъ столько душевныхъ терзаній униженному и непонятому Словацкому. А Мицкевичъ, ставя цѣлью своихъ лекцій будить въ сердцахъ людей любовь и вести ихъ къ Богу, рисовалъ себѣ такую задачу, которая не имѣла ничего общаго съ научнымъ курсомъ по исторіи славянскихъ народовъ и славянскихъ литературъ. Банкетъ 25 дек. 1840 г. вызвалъ въ друзьяхъ Мицкевича желаніе поднести ему отъ имени всѣхъ кубокъ, который долженъ былъ вручить Словацкій, какъ бы признавая этимъ первенство Мицкевича. Было устроено еще нѣсколько совмѣстныхъ ужиновъ, на которыхъ поэты импровизировали, Мицкевичъ пророчествовалъ и готовился открыть нѣчто великое. Нѣтъ сомнѣнія, что въ нездоровой духовной атмосферѣ эмиграціи, въ чрезвычайно тяжелыхъ условіяхъ домашней жизни поэтъ рвался прочь отъ дѣйствительности, уходя въ міръ своихъ высокихъ грезъ. Все громче говорилъ въ немъ этическій геній, потому что жизнь чувствъ уже не влекла его къ себѣ.
Первый курсъ Мицкевича охватилъ съ 22 декабря 1840 г. по 29 іюня 1841 года 41 лекцію. Въ нѣмецкомъ изданіи онъ составилъ томикъ въ 650 страницъ. Какъ бы мы строго ни судили его съ точки зрѣнія современной славистики, какіе бы недостатки ни были и по существу присущи этому курсу, слѣдуетъ признать, что для тогдашняго уровня знаній онъ далеко не былъ безполезенъ. Порядка въ распредѣленіи матеріала здѣсь мало:
