рявъ всякое терпѣніе и снисхожденіе, закричалъ бы: «Ахъ ты, праздношатающийся плутъ! Этого не случится въ продолженіи многихъ сотенъ лѣтъ. Не воображаешь ли ты, что я тебѣ дамъ отсрочку на столь продолжительное время? Входи сію же минуту въ ладью, лѣнтяй, праздношатающийся плутъ». Черезъ 18 дней послѣ этой бесѣды роковая болѣзнь сдѣлала свое дѣло: Юма не стало. До послѣдней минуты онъ не измѣнилъ себѣ и умеръ, какъ подобаетъ умереть отважному честному человѣку. «Такъ умеръ,— говоритъ Смитъ, — нашъ самый лучшій, на вѣки незабвенный другъ, относительно философскихъ мнѣній котораго люди несомнѣнно будутъ разно судить, — один одобрять, другие порицать ихъ, смотря
по тому, окажутся ли они согласными или несогласными съ ихъ собственными мнѣніями; но относительно личности и поведенія котораrо едва ли можетъ быть разногласie въ мнѣніяхъ».
Со смертью Юма положеніе Смита значительно измѣнилось. Съ одной стороны, не стало его ближайшаго друга; не стало человѣка, по дружбѣ съ которымъ Смитъ до сихъ поръ былъ главнымъ образомъ извѣстенъ. Съ другой стороны, онъ самъ становился теперь великой извѣстностью. Правда, трудъ его былъ замѣченъ сначала только людьми избранными; тѣ-же, противъ кого онъ былъ направленъ, не обратили вниманія на разсужденiя какого-то шотландскаго мыслителя, ех-профессора. Поэтому онъ и не вызвалъ рѣзкихъ, свирѣпыхъ нападокъ, какъ это случилось позже, уже послѣ смерти Смита. Но зато избранные сразу оцѣнили книгу и признали въ ея авторѣ великаго мыслителя. Вскорѣ послѣ выхода ея Смитъ былъ приглашенъ на званый обѣдъ, на которомъ присутствовали Питтъ, Гренвилль, Аддистонъ и другіе. Питтъ воскликнулъ: «Мы будемъ стоять, пока вы не сядете, такъ какъ всѣ мы — ваши ученики!» Понятно, что даже необычайно скромному Смиту захотѣлось теперь побывать въ Лондонѣ и прислушаться, что говорили о немъ въ столицѣ. Онъ располагалъ, хотя скромнымъ, но постояннымъ доходомъ въ 300 фунтовъ (3000 р.), назначенныхъ ему въ видѣ пенсіи опекунами его воспитанника герцога Бёклея. Суммы этой при его аккуратной жизни было вполнѣ достаточно, и потому онъ, не стѣсняясь денежными соображеніями, могъ удовлетворить своему любопытству. Въ Лондонѣ онъ перезнакомился съ выдающимися людьми того времени, хотя повидимому далеко не со всѣми у него установились пріязненныя отношенія. Такъ, онъ не ладилъ съ Джонсономъ, царившимъ въ тѣ времена въ нѣкоторыхъ лондонскихъ салонахъ; по разсказамъ, между ними
ряв всякое терпение и снисхождение, закричал бы: «Ах ты, праздношатающийся плут! Этого не случится в продолжении многих сотен лет. Не воображаешь ли ты, что я тебе дам отсрочку на столь продолжительное время? Входи сию же минуту в ладью, лентяй, праздношатающийся плут». Через 18 дней после этой беседы роковая болезнь сделала свое дело: Юма не стало. До последней минуты он не изменил себе и умер, как подобает умереть отважному честному человеку. «Так умер,— говорит Смит, — наш самый лучший, навеки незабвенный друг, относительно философских мнений которого люди несомненно будут разно судить, — один одобрять, другие порицать их, смотря по тому, окажутся ли они согласными или несогласными с их собственными мнениями; но относительно личности и поведения которого едва ли может быть разногласие в мнениях».
Со смертью Юма положение Смита значительно изменилось. С одной стороны, не стало его ближайшего друга; не стало человека, по дружбе с которым Смит до сих пор был главным образом известен. С другой стороны, он сам становился теперь великой известностью. Правда, труд его был замечен сначала только людьми избранными; те же, против кого он был направлен, не обратили внимания на рассуждения какого-то шотландского мыслителя, ех-профессора. Поэтому он и не вызвал резких, свирепых нападок, как это случилось позже, уже после смерти Смита. Но зато избранные сразу оценили книгу и признали в её авторе великого мыслителя. Вскоре после выхода её Смит был приглашен на званый обед, на котором присутствовали Питт, Гренвилль, Аддистон и другие. Питт воскликнул: «Мы будем стоять, пока вы не сядете, так как все мы — ваши ученики!» Понятно, что даже необычайно скромному Смиту захотелось теперь побывать в Лондоне и прислушаться, что говорили о нём в столице. Он располагал, хотя скромным, но постоянным доходом в 300 фунтов (3000 р.), назначенных ему в виде пенсии опекунами его воспитанника герцога Бёклея. Суммы этой при его аккуратной жизни было вполне достаточно, и потому он, не стесняясь денежными соображениями, мог удовлетворить своему любопытству. В Лондоне он перезнакомился с выдающимися людьми того времени, хотя по-видимому далеко не со всеми у него установились приязненные отношения. Так, он не ладил с Джонсоном, царившим в те времена в некоторых лондонских салонах; по рассказам, между ними
