а, между тѣмъ, вода была мягче нѣжныхъ рукъ Элизы, и дѣвушка подумала: „Волны неустанно катятся одна за другой и, наконецъ, шлифуютъ самые твердые предметы. Буду же и я трудиться неустанно! Спасибо вамъ за науку, свѣтлыя, быстрыя волны! Сердце говоритъ мнѣ, что когда-нибудь вы отнесете меня къ моимъ милымъ братьямъ!“
На выброшенныхъ моремъ сухихъ водоросляхъ лежали одиннадцать бѣлыхъ лебединыхъ перьевъ; Элиза собрала и связала ихъ въ пучекъ; на перьяхъ еще блестѣли капли—росы или слезъ, кто знаетъ? Пустынно было на берегу, но Элиза не чувствовала этого: море представляло собою вѣчное разнообразіе; въ нѣсколько часовъ тутъ можно было насмотрѣться больше, чѣмъ въ цѣлый годъ гдѣ-нибудь на берегахъ прѣсныхъ внутреннихъ озеръ. Если на небо надвигалась большая черная туча, и вѣтеръ крѣпчалъ, море какъ будто говорило: „Я тоже могу почернѣть!“—начинало бурлить, волноваться и „выворачивать бѣлки.“ Если же облака были розоватаго цвѣта, а вѣтеръ спалъ, и море было похоже на лепестокъ розы; иногда становилось оно зеленымъ, иногда бѣлымъ; но какая бы тишь ни стояла въ воздухѣ, и какъ бы спокойно ни было самое море, у берега постоянно было замѣтно легкое волненіе,—вода тихо вздымалась, словно грудь спящаго ребенка.
Когда солнце было близко къ закату, Элиза увидала вереницу летѣвшихъ къ берегу дикихъ лебедей въ золотыхъ коронахъ; всѣхъ лебедей было одиннадцать, и летѣли они одинъ за другимъ, вытянувшись длинною бѣлою лентой. Элиза взобралась на верхъ обрыва и спряталась за кустикъ. Лебеди спустились недалеко отъ нея и захлопали своими большими бѣлыми крыльями.
Въ ту же самую минуту, какъ солнце скрылось подъ водой, опереніе съ лебедей вокругъ спало, и на землѣ очутились одиннадцать красавцевъ-принцевъ, Элизиныхъ братьевъ! Элиза громко вскрикнула; она сразу узнала ихъ, несмотря на то, что они успѣли сильно измѣниться; сердце подсказало ей, что это они! Она бросилась въ ихъ объятія, называла ихъ всѣхъ по именамъ, а они-то какъ обрадовались, увидавъ и узнавъ свою сестрицу, которая такъ выросла и похорошѣла. Элиза и ея братья смѣялись и плакали, и скоро узнали другъ отъ друга, какъ дурно поступила съ ними мачиха.
— Мы, братья,—сказалъ самый старшій:—летаемъ въ видѣ
а, между тем, вода была мягче нежных рук Элизы, и девушка подумала: «Волны неустанно катятся одна за другой и, наконец, шлифуют самые твёрдые предметы. Буду же и я трудиться неустанно! Спасибо вам за науку, светлые, быстрые волны! Сердце говорит мне, что когда-нибудь вы отнесёте меня к моим милым братьям!»
На выброшенных морем сухих водорослях лежали одиннадцать белых лебединых перьев; Элиза собрала и связала их в пучок; на перьях ещё блестели капли — росы или слёз, кто знает? Пустынно было на берегу, но Элиза не чувствовала этого: море представляло собою вечное разнообразие; в несколько часов тут можно было насмотреться больше, чем в целый год где-нибудь на берегах пресных внутренних озёр. Если на небо надвигалась большая чёрная туча, и ветер крепчал, море как будто говорило: «Я тоже могу почернеть!» — начинало бурлить, волноваться и «выворачивать белки́». Если же облака были розоватого цвета, а ветер спал, и море было похоже на лепесток розы; иногда становилось оно зелёным, иногда белым; но какая бы тишь ни стояла в воздухе, и как бы спокойно ни было са́мое море, у берега постоянно было заметно лёгкое волнение, — вода тихо вздымалась, словно грудь спящего ребенка.
Когда солнце было близко к закату, Элиза увидала вереницу летевших к берегу диких лебедей в золотых коронах; всех лебедей было одиннадцать, и летели они один за другим, вытянувшись длинною белою лентой. Элиза взобралась на верх обрыва и спряталась за кустик. Лебеди спустились недалеко от неё и захлопали своими большими белыми крыльями.
В ту же самую минуту, как солнце скрылось под водой, оперение с лебедей вокруг спало, и на земле очутились одиннадцать красавцев-принцев, Элизиных братьев! Элиза громко вскрикнула; она сразу узнала их, несмотря на то, что они успели сильно измениться; сердце подсказало ей, что это они! Она бросилась в их объятия, называла их всех по именам, а они-то как обрадовались, увидав и узнав свою сестрицу, которая так выросла и похорошела. Элиза и её братья смеялись и плакали, и скоро узнали друг от друга, как дурно поступила с ними мачеха.
— Мы, братья, — сказал самый старший: — летаем в виде
