штрихи, на холстѣ у него появился тотъ же воздушный образъ Христа, что и на картинѣ, писанной масляными красками.
— Ну, ступай же!—сказалъ опять художникъ, и мальчикъ тихонько побрелъ домой, сѣлъ за столъ и сталъ учиться… шить перчатки.
Но мысли его неслись къ картинной галлереѣ, онъ кололъ себѣ иголкою пальцы, работа не спорилась, зато и Беллисиму онъ больше не дразнилъ. Вечеромъ мальчикъ скользнулъ въ отворенную дверь на улицу; было холодно, но на небѣ сіяли чудныя, ясныя звѣздочки. Онъ побѣжалъ по безмолвнымъ улицамъ прямо къ бронзовому кабану, наклонился къ нему, поцѣловалъ его въ блестящую морду, потомъ усѣлся ему на спину и сказалъ:
— Какъ я соскучился по тебѣ, милый кабанъ! Надо намъ опять прокатиться сегодня ночью!
Бронзовый кабанъ не шевельнулся, изо рта его попрежнему бѣжала струя чистой, свѣжей воды. Мальчикъ сидѣлъ на немъ, точно всадникъ на конѣ, какъ вдругъ кто-то потянулъ его за край платья. Онъ взглянулъ и увидалъ Беллисиму, маленькую, голенькую Беллисиму! Собачка тоже незамѣтно шмыгнула въ дверь и увязалась за мальчикомъ. Беллисима тяфкала, словно хотѣла сказать мальчику: „И я тутъ! А ты куда это забрался?“ Явись передъ мальчикомъ огненный драконъ, бѣдняжка не испугался бы его больше Беллисимы. Беллисима на улицѣ и „не одѣта!“—какъ сказала бы хозяйка—что же теперь будетъ?! Зимою собачку никогда не выпускали изъ дома безъ теплой, нарочно для нея сшитой, овчинной попонки. Овчинка была украшена бубенчиками и бантиками, привязывалась же къ шейкѣ и подъ брюшкомъ красными ленточками. Сопровождая въ такомъ нарядѣ свою госпожу на прогулку, собачка была похожа на маленькаго, сѣменившаго ножками, барашка.
„Беллисима тутъ, и неодѣтая! Что теперь будетъ?“ Всѣ мечты разлетѣлись, мальчикъ поцѣловалъ бронзоваго кабана, подхватилъ Беллисиму—бѣдняжка дрожала отъ холода—и побѣжалъ домой, что было мочи.
— Что это у тебя? Куда бѣжишь?—закричали два попавшихся ему по дорогѣ жандарма; Беллисима залаяла.
— Гдѣ ты стащилъ такую хорошенькую собачку?—спросили они, и отняли ее у мальчика.
— Ахъ, отдайте мнѣ собачку!—умолялъ мальчуганъ.
штрихи, на холсте у него появился тот же воздушный образ Христа, что и на картине, писанной масляными красками.
— Ну, ступай же! — сказал опять художник, и мальчик тихонько побрёл домой, сел за стол и стал учиться… шить перчатки.
Но мысли его неслись к картинной галерее, он колол себе иголкою пальцы, работа не спорилась, зато и Беллисиму он больше не дразнил. Вечером мальчик скользнул в отворённую дверь на улицу; было холодно, но на небе сияли чудные, ясные звёздочки. Он побежал по безмолвным улицам прямо к бронзовому кабану, наклонился к нему, поцеловал его в блестящую морду, потом уселся ему на спину и сказал:
— Как я соскучился по тебе, милый кабан! Надо нам опять прокатиться сегодня ночью!
Бронзовый кабан не шевельнулся, изо рта его по-прежнему бежала струя чистой, свежей воды. Мальчик сидел на нём, точно всадник на коне, как вдруг кто-то потянул его за край платья. Он взглянул и увидал Беллисиму, маленькую, голенькую Беллисиму! Собачка тоже незаметно шмыгнула в дверь и увязалась за мальчиком. Беллисима тяфкала, словно хотела сказать мальчику: «И я тут! А ты куда это забрался?» Явись перед мальчиком огненный дракон, бедняжка не испугался бы его больше Беллисимы. Беллисима на улице и «не одета!» — как сказала бы хозяйка — что же теперь будет?! Зимою собачку никогда не выпускали из дома без тёплой, нарочно для неё сшитой, овчинной попонки. Овчинка была украшена бубенчиками и бантиками, привязывалась же к шейке и под брюшком красными ленточками. Сопровождая в таком наряде свою госпожу на прогулку, собачка была похожа на маленького, семенившего ножками, барашка.
«Беллисима тут, и неодетая! Что теперь будет?» Все мечты разлетелись, мальчик поцеловал бронзового кабана, подхватил Беллисиму — бедняжка дрожала от холода — и побежал домой, что было мочи.
— Что это у тебя? Куда бежишь? — закричали два попавшихся ему по дороге жандарма; Беллисима залаяла.
— Где ты стащил такую хорошенькую собачку? — спросили они, и отняли её у мальчика.
— Ах, отдайте мне собачку! — умолял мальчуган.
