начинаетъ-ли онъ только свою арію или уже кончаетъ. Но вотъ, закипѣлъ маленькій горшочекъ, за нимъ большой, и пошли каждый кипѣть по своему, не обращая вниманія другъ на друга,—ни дать, ни взять, пустые горшки! А мышка махала своею палочкой все скорѣе и скорѣе: горшки пѣнились, пузырились, кипѣли черезъ край, вѣтеръ вылъ, трубы свистѣли… Жж! Всѣ такъ перетрусили, что и сама мышка уронила палочку.
— Ну, этотъ супъ не скоро переваришь!—сказалъ мышиный царь.—А дессерта не будетъ?
— Нѣтъ, это все!—отвѣчала мышка, присѣдая.
— Все? Ну, такъ послушаемъ, что скажетъ намъ слѣдующая!—рѣшилъ мышиный царь.
— Я родилась въ дворцовой библіотекѣ!—начала вторая мышь.—Ни мнѣ, ни моимъ роднымъ никогда не выпадало на долю счастья попасть въ столовую, не говоря уже о кладовой. Я и въ кухнѣ-то всего во второй разъ въ жизни,—первый разъ я была здѣсь, когда откланивалась передъ отъѣздомъ. Да, мы таки частенько голодали въ библіотекѣ, но зато поглощали массу знаній. И вотъ, до насъ дошелъ слухъ о царской наградѣ, обѣщанной за приготовленіе супа изъ колбасной палочки. Тогда-то моя бабушка и вытащила на свѣтъ Божій одну рукопись; сама бабушка не умѣла читать, но слышала, какъ эту рукопись читали вслухъ. Въ ней, между прочимъ, говорилось, что „поэтъ способенъ сварить супъ изъ колбасной палочки“. Бабушка спросила меня—не поэтъ-ли я? Я отвѣчала, что въ чемъ другомъ, а ужъ въ этомъ-то я неповинна. Тогда бабушка сказала: „Такъ ступай и постарайся сдѣлаться поэтомъ!“—А что нужно для этого?—спросила я. Додуматься до этого самой было для меня, вѣдь, не легче, чѣмъ сварить супъ! Но бабушка моя слыхивала и объ этомъ и сказала, что поэту прежде всего нужны три вещи: умъ, фантазія и чувство! „Ступай и добудь ихъ, а разъ ты станешь поэтомъ, не трудно будетъ справиться и съ колбасною палочкой!“ прибавила бабушка.
Ну, вотъ, я и пустилась на западъ, чтобы сдѣлаться поэтомъ.
Я знала, что умъ вообще главное, фантазія же и чувство не въ такомъ почетѣ. Поэтому я рѣшилась пуститься прежде
начинает ли он только свою арию или уже кончает. Но вот, закипел маленький горшочек, за ним большой, и пошли каждый кипеть по-своему, не обращая внимания друг на друга, — ни дать, ни взять, пустые горшки! А мышка махала своею палочкой всё скорее и скорее: горшки пенились, пузырились, кипели через край, ветер выл, трубы свистели… Жж! Все так перетрусили, что и сама мышка уронила палочку.
— Ну, этот суп не скоро переваришь! — сказал мышиный царь. — А десерта не будет?
— Нет, это всё! — отвечала мышка, приседая.
— Всё? Ну, так послушаем, что скажет нам следующая! — решил мышиный царь.
— Я родилась в дворцовой библиотеке! — начала вторая мышь. — Ни мне, ни моим родным никогда не выпадало на долю счастья попасть в столовую, не говоря уже о кладовой. Я и в кухне-то всего во второй раз в жизни, — первый раз я была здесь, когда откланивалась перед отъездом. Да, мы таки частенько голодали в библиотеке, но зато поглощали массу знаний. И вот, до нас дошёл слух о царской награде, обещанной за приготовление супа из колбасной палочки. Тогда-то моя бабушка и вытащила на свет Божий одну рукопись; сама бабушка не умела читать, но слышала, как эту рукопись читали вслух. В ней, между прочим, говорилось, что «поэт способен сварить суп из колбасной палочки». Бабушка спросила меня — не поэт ли я? Я отвечала, что в чём другом, а уж в этом-то я неповинна. Тогда бабушка сказала: «Так ступай и постарайся сделаться поэтом!» — А что нужно для этого? — спросила я. Додуматься до этого самой было для меня, ведь, не легче, чем сварить суп! Но бабушка моя слыхивала и об этом и сказала, что поэту прежде всего нужны три вещи: ум, фантазия и чувство! «Ступай и добудь их, а раз ты станешь поэтом, нетрудно будет справиться и с колбасною палочкой!» прибавила бабушка.
Ну, вот, я и пустилась на запад, чтобы сделаться поэтом.
Я знала, что ум вообще главное, фантазия же и чувство не в таком почёте. Поэтому я решилась пуститься прежде