мостовой, и люди попадали изъ колдобины въ колдобину, словно на изрытой проѣзжей дорогѣ. А что за тѣснота тамъ была! Домишки лѣпились одинъ къ другому, и между двумя противоположными рядами ихъ оставался такой узенькій проходъ, что лѣтомъ съ одного домика на другой перекидывали парусину; надо всей улицей образовывался навѣсъ, подъ которымъ такъ славно пахло перцемъ, шафраномъ и имбиремъ. За прилавкомъ мало попадалось молодыхъ приказчиковъ, больше все старики. Но не подумай, что всѣ они носили парики или ночные колпаки, короткіе кожаные панталоны до колѣнъ и куртки или кафтаны, застегнутые на всѣ пуговицы. Нѣтъ, такъ одѣвался прадѣдушкинъ прадѣдъ, въ такомъ костюмѣ онъ и на портретѣ написанъ. „Перечнымъ молодцамъ“ же не по карману было заказывать свои портреты, а стоило бы списать портретъ хоть съ одного изъ почтенныхъ стариковъ въ то время, какъ онъ стоялъ за прилавкомъ или шелъ въ праздникъ къ обѣднѣ! Нарядъ ихъ состоялъ изъ широкополой, съ высокимъ тульемъ,[1] шляпы (прикащики помоложе часто украшали свои шляпы перышками), шерстяной рубашки, прикрытой отложнымъ полотнянымъ воротничкомъ, куртки, застегнутой наглухо, плаща и панталонъ, всунутыхъ въ широконосые башмаки,—чулокъ они не носили. За поясомъ у каждаго былъ заткнутъ ножъ, ложка и еще большой ножъ для защиты,—въ тѣ времена случалась и въ этомъ нужда. Такъ одѣвался по праздничнымъ днямъ и старый Антонъ, одинъ изъ старѣйшихъ обитателей улицы „Маленькихъ домиковъ“, только вмѣсто шляпы онъ носилъ шапку, съ длинными наушниками, а подъ ней вязаный колпакъ, настоящій ночной колпакъ. Старикъ такъ привыкъ къ колпаку, что не могъ обойтись безъ него ни днемъ, ни ночью, и у него такъ и было заведено два колпака для смѣны. Вотъ съ Антона-то и стоило бы списать портретъ: худъ онъ былъ, какъ щепка, вокругъ рта и глазъ ежились сотни морщинокъ, пальцы были длинные, костлявые, надъ глазами нависли густыя, сѣдыя брови, надъ лѣвымъ же торчалъ цѣлый пучокъ длинныхъ волосъ, который если и не красилъ Антона, то служилъ зато характерною примѣтой. Люди считали Антона бременцемъ, но въ Бременѣ жилъ только его хозяинъ, самъ же онъ былъ изъ Тюрингіи, изъ города Эйзенаха, что близъ Вартбурга. Но о родинѣ своей Антонъ не любилъ особенно распространяться—зато много думалъ о ней.
Страница:Андерсен-Ганзен 1.pdf/507
Эта страница была вычитана
Тот же текст в современной орфографии
мостовой, и люди попадали из колдобины в колдобину, словно на изрытой проезжей дороге. А что за теснота там была! Домишки лепились один к другому, и между двумя противоположными рядами их оставался такой узенький проход, что летом с одного домика на другой перекидывали парусину; надо всей улицей образовывался навес, под которым так славно пахло перцем, шафраном и имбирем. За прилавком мало попадалось молодых приказчиков, больше всё старики. Но не подумай, что все они носили парики или ночные колпаки, короткие кожаные панталоны до колен и куртки или кафтаны, застёгнутые на все пуговицы. Нет, так одевался прадедушкин прадед, в таком костюме он и на портрете написан. «Перечным молодцам» же не по карману было заказывать свои портреты, а стоило бы списать портрет хоть с одного из почтенных стариков в то время, как он стоял за прилавком или шёл в праздник к обедне! Наряд их состоял из широкополой, с высокой тульёй,[1] шляпы (приказчики помоложе часто украшали свои шляпы пёрышками), шерстяной рубашки, прикрытой отложным полотняным воротничком, куртки, застёгнутой наглухо, плаща и панталон, всунутых в широконосые башмаки, — чулок они не носили. За поясом у каждого был заткнут нож, ложка и ещё большой нож для защиты, — в те времена случалась и в этом нужда. Так одевался по праздничным дням и старый Антон, один из старейших обитателей улицы «Маленьких домиков», только вместо шляпы он носил шапку, с длинными наушниками, а под ней вязаный колпак, настоящий ночной колпак. Старик так привык к колпаку, что не мог обойтись без него ни днём, ни ночью, и у него так и было заведено два колпака для смены. Вот с Антона-то и стоило бы списать портрет: худ он был, как щепка, вокруг рта и глаз ёжились сотни морщинок, пальцы были длинные, костлявые, над глазами нависли густые, седые брови, над левым же торчал целый пучок длинных волос, который если и не красил Антона, то служил зато характерною приметой. Люди считали Антона бременцем, но в Бремене жил только его хозяин, сам же он был из Тюрингии, из города Эйзенаха, что близ Вартбурга. Но о родине своей Антон не любил особенно распространяться — зато много думал о ней.