и самому скульптору, стало смѣшно, но усмѣшка его мгновенно испарилась, какъ только онъ увидалъ рядомъ съ барыней пару большихъ синихъ, какъ море, очей. Очи принадлежали дочкѣ барыни, а матушка такой дочки не можетъ, конечно, быть глупою!..
Матушка была неисчерпаемымъ источникомъ вопросовъ, дочка—прекрасною, молчаливою наядою источника. Какъ она была хороша! Скульптору легко было заглядѣться на нее, но не заговорить съ ней,—она совсѣмъ не говорила или, по крайней мѣрѣ, очень мало!
— А у папы большая семья?—спросила барыня.
И молодой человѣкъ отвѣтилъ, какъ слѣдовало бы отвѣтить при болѣе умной постановкѣ вопроса:
— Нѣтъ, онъ не изъ большой семьи.
— Я не про то!—возразила барыня.—Я спрашиваю, есть ли у него жена и дѣти?
— Папа не имѣетъ права жениться!—отвѣтилъ скульпторъ.
— Ну, это не въ моемъ вкусѣ!—сказала она.
Конечно, и вопросы, и отвѣты могли бы быть поумнѣе, но если бы они не были такъ глупы, стала-ли бы дочка выглядывать изъ-за плеча матери съ такою трогательною улыбкою?
И господинъ Альфредъ продолжалъ разсказывать—разсказывалъ о яркихъ краскахъ природы Италіи, о синѣющихъ горахъ, о голубомъ Средиземномъ морѣ, о южномъ небѣ… Подобную синеву можно встрѣтить здѣсь, на сѣверѣ, развѣ только въ очахъ сѣверныхъ дѣвъ! Сказано это было съ удареніемъ, но та, къ кому относился намекъ, не подала и вида, что поняла его. И это тоже вышло чудо, какъ хорошо!
— Италія!—вздыхали одни.—Путешествовать!—вздыхали другіе.—Какъ хорошо, какъ хорошо!
— Вотъ, когда я выиграю пятьдесятъ тысячъ,—сказала вдова:—мы съ дочкой поѣдемъ путешествовать! И вы, господинъ Альфредъ, съ нами! Поѣдемъ втроемъ, да еще прихватимъ съ собою кое-кого изъ добрыхъ друзей!—И она благосклонно подмигнула всѣмъ окружающимъ, такъ что каждый получалъ право надѣяться, что именно его-то она и прихватитъ съ собою.—Мы поѣдемъ въ Италію, только не туда, гдѣ водятся разбойники. Будемъ держаться Рима, да большихъ дорогъ, гдѣ безопаснѣе.
Дочка слегка вздохнула. Что̀ можетъ заключаться въ одномъ
и самому скульптору, стало смешно, но усмешка его мгновенно испарилась, как только он увидал рядом с барыней пару больших синих, как море, очей. Очи принадлежали дочке барыни, а матушка такой дочки не может, конечно, быть глупою!..
Матушка была неисчерпаемым источником вопросов, дочка — прекрасною, молчаливою наядою источника. Как она была хороша! Скульптору легко было заглядеться на неё, но не заговорить с ней, — она совсем не говорила или, по крайней мере, очень мало!
— А у папы большая семья? — спросила барыня.
И молодой человек ответил, как следовало бы ответить при более умной постановке вопроса:
— Нет, он не из большой семьи.
— Я не про то! — возразила барыня. — Я спрашиваю, есть ли у него жена и дети?
— Папа не имеет права жениться! — ответил скульптор.
— Ну, это не в моём вкусе! — сказала она.
Конечно, и вопросы, и ответы могли бы быть поумнее, но если бы они не были так глупы, стала ли бы дочка выглядывать из-за плеча матери с такою трогательною улыбкою?
И господин Альфред продолжал рассказывать — рассказывал о ярких красках природы Италии, о синеющих горах, о голубом Средиземном море, о южном небе… Подобную синеву можно встретить здесь, на севере, разве только в очах северных дев! Сказано это было с ударением, но та, к кому относился намёк, не подала и вида, что поняла его. И это тоже вышло чудо, как хорошо!
— Италия! — вздыхали одни. — Путешествовать! — вздыхали другие. — Как хорошо, как хорошо!
— Вот, когда я выиграю пятьдесят тысяч, — сказала вдова: — мы с дочкой поедем путешествовать! И вы, господин Альфред, с нами! Поедем втроём, да ещё прихватим с собою кое-кого из добрых друзей! — И она благосклонно подмигнула всем окружающим, так что каждый получал право надеяться, что именно его-то она и прихватит с собою. — Мы поедем в Италию, только не туда, где водятся разбойники. Будем держаться Рима, да больших дорог, где безопаснее.
Дочка слегка вздохнула. Что может заключаться в одном
