Страница:Андерсен-Ганзен 2.pdf/174

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


комъ, крошечнымъ, хорошенькимъ щенкомъ и лежала на бархатныхъ креслахъ, тамъ въ домѣ, лежала на колѣняхъ у знатныхъ господъ! Меня цѣловали въ мордочку и вытирали лапки вышитыми платками! Звали меня „Милкой“, „Крошкой“!.. Потомъ я подросла, велика для нихъ стала, и меня подарили ключницѣ; я попала въ подвальный этажъ. Ты можешь заглянуть туда; съ твоего мѣста отлично видно. Такъ вонъ въ той коморкѣ я и зажила барыней, да, барыней! Тамъ хоть и пониже было, да зато спокойнѣе, чѣмъ на верху: меня не таскали и не тискали дѣти. Ѣла я тоже не хуже, если еще не лучше! У меня была своя подушка и еще… тамъ была печка, самая чудеснѣйшая вещь въ свѣтѣ въ такія холода! Я совсѣмъ уползала подъ нее!.. О, я и теперь еще мечтаю объ этой печкѣ! Вонъ! Вонъ!

— Развѣ ужъ она такъ хороша, печка-то?—спросилъ снѣгуръ.—Похожа она на меня?

— Ничуть! Вотъ сказалъ тоже! Печка черна, какъ уголь; у нея длинная шея и мѣдное пузо! Она такъ и пожираетъ дрова, огонь пышетъ у нея изо рта! Рядомъ съ нею, подъ нею—настоящее блаженство! Ее видно въ окно, погляди!

Снѣгуръ посмотрѣлъ и въ самомъ дѣлѣ увидалъ черную блестящую штуку съ мѣднымъ животомъ; изъ него свѣтился огонь. Снѣгура вдругъ охватило какое-то странное желаніе,—въ немъ какъ будто зашевелилось что-то… Что такое нашло на него, онъ и самъ не зналъ и не понималъ, хотя это понялъ бы всякій человѣкъ, если, разумѣется, онъ не снѣгуръ.

— Зачѣмъ же ты ушла отъ нея?—спросилъ снѣгуръ собаку.—Какъ ты могла уйти оттуда?

— Пришлось поневолѣ!—сказала цѣпная собака.—Они вышвырнули меня и посадили на цѣпь. Я укусила за ногу младшаго барчука,—онъ хотѣлъ отнять у меня кость! „Кость за кость!“ думаю себѣ… А они осердились, и вотъ—я на цѣпи! Потеряла голосъ… Слышишь, какъ я хриплю? Вонъ! Вонъ! Вотъ тебѣ и вся недолга!

Снѣгуръ ужъ не слушалъ; онъ не сводилъ глазъ съ подвальнаго этажа, съ коморки ключницы, гдѣ стояла на четырехъ ножкахъ желѣзная печка, величиной съ самаго снѣгура.

— Во мнѣ что-то такъ странно шевелится!—сказалъ онъ.—Неужели я никогда не попаду туда? Это, вѣдь, такое невинное желаніе, отчего жъ бы ему и не сбыться? Это мое самое


Тот же текст в современной орфографии

ком, крошечным, хорошеньким щенком и лежала на бархатных креслах, там в доме, лежала на коленях у знатных господ! Меня целовали в мордочку и вытирали лапки вышитыми платками! Звали меня «Милкой», «Крошкой»!.. Потом я подросла, велика для них стала, и меня подарили ключнице; я попала в подвальный этаж. Ты можешь заглянуть туда; с твоего места отлично видно. Так вон в той каморке я и зажила барыней, да, барыней! Там хоть и пониже было, да зато спокойнее, чем наверху: меня не таскали и не тискали дети. Ела я тоже не хуже, если ещё не лучше! У меня была своя подушка и ещё… там была печка, самая чудеснейшая вещь в свете в такие холода! Я совсем уползала под неё!.. О, я и теперь ещё мечтаю об этой печке! Вон! Вон!

— Разве уж она так хороша, печка-то? — спросил снегур. — Похожа она на меня?

— Ничуть! Вот сказал тоже! Печка черна, как уголь; у неё длинная шея и медное пузо! Она так и пожирает дрова, огонь пышет у неё изо рта! Рядом с нею, под нею — настоящее блаженство! Её видно в окно, погляди!

Снегур посмотрел и в самом деле увидал чёрную блестящую штуку с медным животом; из него светился огонь. Снегура вдруг охватило какое-то странное желание, — в нём как будто зашевелилось что-то… Что такое нашло на него, он и сам не знал и не понимал, хотя это понял бы всякий человек, если, разумеется, он не снегур.

— Зачем же ты ушла от неё? — спросил снегур собаку. — Как ты могла уйти оттуда?

— Пришлось поневоле! — сказала цепная собака. — Они вышвырнули меня и посадили на цепь. Я укусила за ногу младшего барчука, — он хотел отнять у меня кость! «Кость за кость!» думаю себе… А они осердились, и вот — я на цепи! Потеряла голос… Слышишь, как я хриплю? Вон! Вон! Вот тебе и вся недолга́!

Снегур уж не слушал; он не сводил глаз с подвального этажа, с каморки ключницы, где стояла на четырёх ножках железная печка, величиной с самого снегура.

— Во мне что-то так странно шевелится! — сказал он. — Неужели я никогда не попаду туда? Это, ведь, такое невинное желание, отчего ж бы ему и не сбыться? Это моё самое