занялась; въ воздухѣ было холодно, а бой шелъ жаркій. Стоялъ густой туманъ, но пороховой дымъ былъ еще гуще. Пули и гранаты летали надъ головами и въ головы, въ тѣла, въ руки и ноги, но солдаты все шли впередъ. То тотъ, то другой изъ нихъ падалъ, пораженный въ високъ, побѣлѣвъ, какъ мѣлъ. Но маленькій барабанщикъ не блѣднѣлъ; ему еще не пришлось потерпѣть вреда, и онъ весело посматривалъ на полковую собаку, прыгавшую впереди такъ беззаботно, какъ будто кругомъ шла игра, какъ будто ядра были только мячиками!
„Маршъ! Впередъ!“ Эта команда была переложена на барабанъ, и такой команды не берутъ назадъ, но тутъ ее пришлось взять назадъ,—разумъ приказывалъ! Вотъ и велѣно было бить отбой, но маленькій барабанщикъ не понялъ и продолжалъ выбивать: „маршъ! впередъ!“ И солдаты повиновались барабанной кожѣ. Славная-то была барабанная дробь! Она выиграла сраженіе готовымъ отступить.
Битва многимъ стоила жизни; гранаты рвали мясо въ клочья, поджигали вороха соломы, въ которые заползали раненые, чтобы лежать тамъ брошенными много часовъ, можетъ быть—всю жизнь! Но что пользы думать о такихъ ужасахъ! И все же о нихъ думается—даже далеко отъ поля битвы, въ мирномъ городкѣ. Барабанщикъ съ женою тоже не переставали о нихъ думать: Петръ былъ, вѣдь, на войнѣ!
— И надоѣло же мнѣ это хныканіе!—сказалъ пожарный барабанъ.
Дѣло было въ самый день битвы; солнце еще не вставало, но было уже свѣтло; барабанщикъ съ женою спали,—они долго не засыпали наканунѣ, разговаривая о сынѣ: онъ былъ, вѣдь, тамъ, „въ рукахъ Божіихъ“. И вотъ, отецъ увидалъ во снѣ, что война кончена, солдаты вернулись, и у Петра на груди серебряный крестъ. Матери же приснилось, будто она стоитъ въ церкви, смотритъ на рѣзныхъ и нарисованныхъ на образахъ херувимовъ съ золотыми кудрями и видитъ среди нихъ своего милаго „золотого мальчика“. Онъ стоитъ въ бѣлой одеждѣ и поетъ такъ чудесно, какъ поютъ развѣ только ангелы! Потомъ онъ сталъ возноситься вмѣстѣ съ ними на небо, ласково кивая матери головою…
— Золотой мой мальчикъ!—вскрикнула она и проснулась.—Ну, значитъ, Господь отозвалъ его къ Себѣ!—И она прислонилась головой къ пологу, сложила руки и заплакала.—Гдѣ-то
занялась; в воздухе было холодно, а бой шёл жаркий. Стоял густой туман, но пороховой дым был ещё гуще. Пули и гранаты летали над головами и в головы, в тела, в руки и ноги, но солдаты всё шли вперёд. То тот, то другой из них падал, поражённый в висок, побелев, как мел. Но маленький барабанщик не бледнел; ему ещё не пришлось потерпеть вреда, и он весело посматривал на полковую собаку, прыгавшую впереди так беззаботно, как будто кругом шла игра, как будто ядра были только мячиками!
«Марш! Вперёд!» Эта команда была переложена на барабан, и такой команды не берут назад, но тут её пришлось взять назад, — разум приказывал! Вот и велено было бить отбой, но маленький барабанщик не понял и продолжал выбивать: «марш! вперёд!» И солдаты повиновались барабанной коже. Славная-то была барабанная дробь! Она выиграла сражение готовым отступить.
Битва многим стоила жизни; гранаты рвали мясо в клочья, поджигали вороха соломы, в которые заползали раненые, чтобы лежать там брошенными много часов, может быть — всю жизнь! Но что пользы думать о таких ужасах! И всё же о них думается — даже далеко от поля битвы, в мирном городке. Барабанщик с женою тоже не переставали о них думать: Пётр был, ведь, на войне!
— И надоело же мне это хныкание! — сказал пожарный барабан.
Дело было в самый день битвы; солнце ещё не вставало, но было уже светло; барабанщик с женою спали, — они долго не засыпали накануне, разговаривая о сыне: он был, ведь, там, «в руках Божиих». И вот, отец увидал во сне, что война кончена, солдаты вернулись, и у Петра на груди серебряный крест. Матери же приснилось, будто она стоит в церкви, смотрит на резных и нарисованных на образах херувимов с золотыми кудрями и видит среди них своего милого «золотого мальчика». Он стоит в белой одежде и поёт так чудесно, как поют разве только ангелы! Потом он стал возноситься вместе с ними на небо, ласково кивая матери головою…
— Золотой мой мальчик! — вскрикнула она и проснулась. — Ну, значит, Господь отозвал его к Себе! — И она прислонилась головой к пологу, сложила руки и заплакала. — Где-то
