онъ говорилъ—годъ его будущей жизни, и какіе они были блестящіе, радужные! Они сулили ему столько чудесъ и радостей, дѣтскія игры, юношескія наслажденія! Весь свѣтъ лежалъ передъ нимъ, озаренный лучами солнца! То были мыльные пузыри будущаго! Теперь онъ былъ уже старикъ и извлекалъ изъ струнъ клавикордъ мелодіи прошлаго—это были уже пузыри, окрашенные цвѣтами воспоминаній. Вотъ раздалась пѣсня бабушки, которую она напѣвала, быстро шевеля чулочными спицами.
„Вѣстимо ужъ не амазонка |
А вотъ пѣсня, которую напѣвала ему, когда онъ былъ ребенкомъ, ихъ старая служанка:
„Ахъ, сколько испытаній |
Потомъ раздались мелодіи перваго бала, менуэтъ, молинаски[1], за ними зазвучали нѣжные, грустные звуки, вызвавшіе на глаза старика слезы, затѣмъ раздался военный маршъ, затѣмъ псалмы, а тамъ опять веселые игривые звуки. Они смѣняли другъ друга, слѣдовали одинъ за другимъ, какъ мыльные пузыри, что онъ пускалъ мальчикомъ.
Онъ устремилъ взоръ въ окно; облака, застилавшія небо, вдругъ разошлись, и онъ увидалъ комету, ея сіяющее ядро и блестящій туманный шлейфъ.
Онъ какъ будто видѣлъ ее въ первый разъ только вчера, а на самомъ-то дѣлѣ, между этими двумя вечерами легла цѣлая человѣческая жизнь, богатая воспоминаніями! Въ тотъ вечеръ онъ былъ ребенкомъ и видѣлъ въ мыльныхъ пузыряхъ „будущее“, теперь они показывали ему „прошлое“. И душа его прониклась дѣтскою вѣрою, глаза засіяли, рука упала на клавиши… Раздался звукъ, словно порвалась струна!
— Идите же смотрѣть на комету!—кричали ему сосѣди.—Небо чудо какое ясное! Идите, теперь ее отлично видно!
Но старый школьный учитель не отвѣчалъ; онъ унесся въ
- ↑ Старинный танецъ. Примѣч. перев.
он говорил — год его будущей жизни, и какие они были блестящие, радужные! Они сулили ему столько чудес и радостей, детские игры, юношеские наслаждения! Весь свет лежал перед ним, озаренный лучами солнца! То были мыльные пузыри будущего! Теперь он был уже старик и извлекал из струн клавикорд мелодии прошлого — это были уже пузыри, окрашенные цветами воспоминаний. Вот раздалась песня бабушки, которую она напевала, быстро шевеля чулочными спицами.
„Вестимо уж не амазонка |
А вот песня, которую напевала ему, когда он был ребёнком, их старая служанка:
„Ах, сколько испытаний |
Потом раздались мелодии первого бала, менуэт, молинаски[1], за ними зазвучали нежные, грустные звуки, вызвавшие на глаза старика слёзы, затем раздался военный марш, затем псалмы, а там опять весёлые игривые звуки. Они сменяли друг друга, следовали один за другим, как мыльные пузыри, что он пускал мальчиком.
Он устремил взор в окно; облака, застилавшие небо, вдруг разошлись, и он увидал комету, её сияющее ядро и блестящий туманный шлейф.
Он как будто видел её в первый раз только вчера, а на самом-то деле, между этими двумя вечерами легла целая человеческая жизнь, богатая воспоминаниями! В тот вечер он был ребёнком и видел в мыльных пузырях «будущее», теперь они показывали ему «прошлое». И душа его прониклась детскою верою, глаза засияли, рука упала на клавиши… Раздался звук, словно порвалась струна!
— Идите же смотреть на комету! — кричали ему соседи. — Небо чудо какое ясное! Идите, теперь её отлично видно!
Но старый школьный учитель не отвечал; он унёсся в
- ↑ Старинный танец. Примеч. перев.
