— Не пора-ли прервать его!—сказалъ вѣтеръ.—Довольно ужъ онъ болталъ! Я соскучился!
— И я тоже!—сказалъ дождь.
А что же скажемъ мы, прослушавъ эти исторіи?
Мы скажемъ:
— Ну вотъ, и конецъ имъ!
— Не пора ли прервать его! — сказал ветер. — Довольно уж он болтал! Я соскучился!
— И я тоже! — сказал дождь.
А что же скажем мы, прослушав эти истории?
Мы скажем:
— Ну вот, и конец им!
Прадѣдушка былъ такой славный, умный и добрый, всѣ мы такъ любили и уважали его. Сначала-то, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я себя помню, его звали дѣдушкой, но вотъ у моего старшаго брата Фредерика родился сынокъ, и дѣдушку произвели въ прадѣдушки. Выше этого званія ему ужъ не подняться было въ жизни. Онъ очень любилъ насъ всѣхъ, но наше время не особенно-то жаловалъ.
— То-ли дѣло было въ доброе старое время!—говаривалъ онъ.—То время было солидное, степенное! А теперь всѣ несутся, сломя голову, все идетъ вверхъ дномъ! Молодежь ораторствуетъ, говоритъ о короляхъ такъ, какъ будто они имъ ровня! Любой господинъ съ улицы можетъ обмакнуть свою тряпку въ грязную лужу, да выжать ее надъ головой почтеннаго дѣятеля!
И, говоря это, прадѣдушка весь краснѣлъ, но потомъ опять успокаивался, улыбался своею обычною ласковою улыбкой и говорилъ:
— Ну! Я, можетъ быть, и не вполнѣ правъ! Но я человѣкъ стараго времени и не могу попасть въ ногу съ новымъ! Предоставимъ же Господу Богу вести его!
Слушая разсказы прадѣдушки о старыхъ временахъ, я какъ будто самъ переживалъ ихъ: разъѣзжалъ мысленно въ золотой каретѣ съ гайдуками, видѣлъ церемоніи перенесенія цеховой вывѣски съ музыкой и знаменами, участвовалъ въ забавныхъ святочныхъ развлеченіяхъ и играхъ. Правда, и въ тѣ времена было много дурного и ужаснаго: колеса, дыбы, кровопролитіе, но даже и эти ужасы имѣли въ себѣ что-то заманчивое! Много и хорошаго узнавалъ я изъ разсказовъ прадѣдушки: узналъ, напримѣръ, о датскихъ дворянахъ, освободившихъ крестьянъ, о датскомъ кронпринцѣ, прекратившемъ торговлю рабами.
Да, славно было послушать разсказы прадѣдушки о дняхъ его
Прадедушка был такой славный, умный и добрый, все мы так любили и уважали его. Сначала-то, с тех самых пор, как я себя помню, его звали дедушкой, но вот у моего старшего брата Фредерика родился сынок, и дедушку произвели в прадедушки. Выше этого звания ему уж не подняться было в жизни. Он очень любил нас всех, но наше время не особенно-то жаловал.
— То ли дело было в доброе старое время! — говаривал он. — То время было солидное, степе́нное! А теперь все несутся, сломя голову, всё идёт вверх дном! Молодёжь ораторствует, говорит о королях так, как будто они им ровня! Любой господин с улицы может обмакнуть свою тряпку в грязную лужу, да выжать её над головой почтенного деятеля!
И, говоря это, прадедушка весь краснел, но потом опять успокаивался, улыбался своею обычною ласковою улыбкой и говорил:
— Ну! Я, может быть, и не вполне прав! Но я человек старого времени и не могу попасть в ногу с новым! Предоставим же Господу Богу вести его!
Слушая рассказы прадедушки о старых временах, я как будто сам переживал их: разъезжал мысленно в золотой карете с гайдуками, видел церемонии перенесения цеховой вывески с музыкой и знамёнами, участвовал в забавных святочных развлечениях и играх. Правда, и в те времена было много дурного и ужасного: колёса, дыбы, кровопролитие, но даже и эти ужасы имели в себе что-то заманчивое! Много и хорошего узнавал я из рассказов прадедушки: узнал, например, о датских дворянах, освободивших крестьян, о датском кронпринце, прекратившем торговлю рабами.
Да, славно было послушать рассказы прадедушки о днях его
