арія не хватала меня за душу. Пришлось всетаки вмѣстѣ съ другими поапплодировать пѣвицѣ, которая вслѣдъ затѣмъ принялась играть веселый вальсъ. Трое, четверо изъ кавалеровъ пригласили дамъ и пошли кружиться по гладкому, блестящему полу. Я отошелъ къ окну, гдѣ стоялъ маленькій, подвижной человѣчекъ, съ какими-то стеклянными глазами; онъ низко поклонился мнѣ; я уже и раньше обратилъ на него вниманіе,—онъ, словно гномъ, безпрерывно шмыгалъ изъ двери въ дверь. Чтобы завязать разговоръ, я заговорилъ объ изверженіи Везувія и объ эфектномъ зрѣлищѣ огненной лавы.
— Все это ничто, другъ мой,—отвѣтилъ онъ:—ничто въ сравненіи съ изверженіемъ 96-го года, которое описываетъ Плиній. Тогда пепелъ долеталъ до Константинополя. Да и въ мое время въ Неаполѣ ходили съ зонтиками въ защиту отъ пепла, но Неаполь и Константинополь—большая разница. Классическое время во всемъ выше нашего! Въ то время приходилось молиться: «Serus in coelum redeas!»
Я заговорилъ о театрѣ Карлино, а собесѣдникъ мой свернулъ на колесницу Ѳесписа и прочелъ мнѣ цѣлую лекцію о трагическихъ и комическихъ маскахъ. Я упомянулъ о смотрѣ войскъ, а онъ сейчасъ же принялся разсматривать древній способъ веденія войны и командованія цѣлою фалангою. Единственный вопросъ, который онъ самъ задалъ мнѣ, былъ—не занимаюсь-ли я исторіей искусствъ и археологіей? Я отвѣтилъ, что меня интересуетъ міровая жизнь вообще, но что особенное призваніе я чувствую къ поэзіи. Собесѣдникъ мой захлопалъ въ ладоши и продекламировалъ.
О decus Phoebi, et dapibus supremi |
— Ну, ужъ онъ поймалъ васъ!—сказала, смѣясь, Санта.—Теперь вы навѣрно съ головой ушли во времена Сезостриса. Но наше время предъявляетъ къ вамъ свои требованія,—васъ ожидаютъ дамы, вы должны танцевать!
— Но я не танцую! Никогда не танцевалъ!—отвѣтилъ я.
— А если сама хозяйка дома попроситъ васъ, развѣ вы откажетесь?
— Да, потому что я съ своею неловкостью упалъ бы самъ и уронилъ свою даму!
— То-то бы хорошо было!—сказала она, порхнула къ Федериго и скоро закружилась съ нимъ въ вальсѣ.
— Веселая женщина!—сказалъ мой собесѣдникъ и прибавилъ:—И красивая, очень красивая, господинъ аббатъ!
— Да, очень!—вѣжливо отвѣтилъ я, и затѣмъ мы, Богъ вѣсть какъ, съѣхали на этрусскія вазы. Онъ предложилъ мнѣ быть моимъ гидомъ въ
ария не хватала меня за душу. Пришлось всё-таки вместе с другими поаплодировать певице, которая вслед затем принялась играть весёлый вальс. Трое, четверо из кавалеров пригласили дам и пошли кружиться по гладкому, блестящему полу. Я отошёл к окну, где стоял маленький, подвижной человечек, с какими-то стеклянными глазами; он низко поклонился мне; я уже и раньше обратил на него внимание, — он, словно гном, беспрерывно шмыгал из двери в дверь. Чтобы завязать разговор, я заговорил об извержении Везувия и об эффектном зрелище огненной лавы.
— Всё это ничто, друг мой, — ответил он: — ничто в сравнении с извержением 96-го года, которое описывает Плиний. Тогда пепел долетал до Константинополя. Да и в моё время в Неаполе ходили с зонтиками в защиту от пепла, но Неаполь и Константинополь — большая разница. Классическое время во всём выше нашего! В то время приходилось молиться: «Serus in coelum redeas!»
Я заговорил о театре Карлино, а собеседник мой свернул на колесницу Фесписа и прочёл мне целую лекцию о трагических и комических масках. Я упомянул о смотре войск, а он сейчас же принялся рассматривать древний способ ведения войны и командования целою фалангою. Единственный вопрос, который он сам задал мне, был — не занимаюсь ли я историей искусств и археологией? Я ответил, что меня интересует мировая жизнь вообще, но что особенное призвание я чувствую к поэзии. Собеседник мой захлопал в ладоши и продекламировал.
О decus Phoebi, et dapibus supremi |
— Ну, уж он поймал вас! — сказала, смеясь, Санта. — Теперь вы наверно с головой ушли во времена Сезостриса. Но наше время предъявляет к вам свои требования, — вас ожидают дамы, вы должны танцевать!
— Но я не танцую! Никогда не танцевал! — ответил я.
— А если сама хозяйка дома попросит вас, разве вы откажетесь?
— Да, потому что я с своею неловкостью упал бы сам и уронил свою даму!
— То-то бы хорошо было! — сказала она, порхнула к Федериго и скоро закружилась с ним в вальсе.
— Весёлая женщина! — сказал мой собеседник и прибавил: — И красивая, очень красивая, господин аббат!
— Да, очень! — вежливо ответил я, и затем мы, Бог весть как, съехали на этрусские вазы. Он предложил мне быть моим гидом в
