ство и муки любви! Дай же вамъ Богъ извѣдать то счастье, котораго вы достойны!
Я заговорилъ о томъ превращеніи, которое испытывалъ во всемъ своемъ существѣ и которое заставляло меня смотрѣть на жизнь совсѣмъ иными глазами. Санта слушала меня, не выпуская моей руки и не сводя съ меня своихъ темныхъ выразительныхъ глазъ. Она была сегодня еще прекраснѣе обыкновеннаго; легкій румянецъ игралъ на ея щекахъ, длинные блестящіе волосы были гладко зачесаны назадъ и открывали прекрасно сформированный лобъ; она напоминала Юнону, изваянную Фидіемъ.
— Да, вы должны жить для свѣта!—сказала она.—Вы его достояніе! Вы можете радовать и восхищать своимъ талантомъ милліоны людей, такъ не давайте же себѣ мучиться мыслью о какомъ-нибудь одномъ существѣ! Вы достойны любви, вы восхищаете своею душою, своимъ талантомъ!—Съ этими словами она притянула меня къ себѣ на кушетку.—Надо намъ поговорить серьезно. Мы еще не бесѣдовали съ вами, какъ слѣдуетъ, съ того самого вечера, когда вы были такъ удручены горемъ… Вы, кажется… какъ бы это сказать?.. не поняли меня тогда!..
Да, такъ оно и было, и я много разъ уже упрекалъ себя за это.—Я недостоинъ вашей доброты!—сказалъ я, цѣлуя ея руку и прямо и просто глядя въ ея темные глаза, смотрѣвшіе на меня какъ-то особенно пристально, словно прожигавшіе меня насквозь. Погляди на насъ въ эту минуту кто-нибудь посторонній, онъ навѣрное нашелъ бы тѣни тамъ, гдѣ я видѣлъ одинъ свѣтъ; я смотрѣлъ въ эту минуту на Санту, какъ на сестру. Она и сама, видимо, была тронута; грудь ея высоко вздымалась, и она развязала поясъ, чтобы дышать свободнѣе.
— Вы достойны меня!—сказала она.—Умъ и красота дѣлаютъ васъ достойнымъ каждой женщины!—Она положила мнѣ руку на плечо, посмотрѣла мнѣ въ глаза и съ какою-то многозначительною улыбкою добавила:—И я могла думать, что вы живете только въ мірѣ идеаловъ! Вашъ умъ, ваше образованіе даруютъ вамъ побѣду! Вотъ почему лихорадочный жаръ горѣлъ у меня въ крови, вотъ почему я была больна!.. Вы можете сдѣлать со мной все, Антоніо! Я день и ночь думаю, мечтаю о вашей любви, жажду вашихъ поцѣлуевъ!—Она крѣпко прижала меня къ своей груди; губы ея горѣли, и поцѣлуй ея зажегъ во мнѣ всю кровь… Матерь Божія! Со стѣны упало на меня въ эту минуту Твое святое изображеніе! Да, это была не случайность! Нѣтъ, Ты сама дотронулась до моего чела, Ты не дала мнѣ пасть въ бездну пагубной страсти!
— Нѣтъ! Нѣтъ!—вскричалъ я и вскочилъ съ кушетки. Кровь во мнѣ горѣла, словно расплавленная лава.
— Антоніо!—воскликнула она.—Убей меня, но не уходи!—Ея щеки, ея глаза, все лицо ея дышало страстью, и она была въ эту минуту дивно
ство и муки любви! Дай же вам Бог изведать то счастье, которого вы достойны!
Я заговорил о том превращении, которое испытывал во всём своём существе и которое заставляло меня смотреть на жизнь совсем иными глазами. Санта слушала меня, не выпуская моей руки и не сводя с меня своих тёмных выразительных глаз. Она была сегодня ещё прекраснее обыкновенного; лёгкий румянец играл на её щеках, длинные блестящие волосы были гладко зачёсаны назад и открывали прекрасно сформированный лоб; она напоминала Юнону, изваянную Фидием.
— Да, вы должны жить для света! — сказала она. — Вы его достояние! Вы можете радовать и восхищать своим талантом миллионы людей, так не давайте же себе мучиться мыслью о каком-нибудь одном существе! Вы достойны любви, вы восхищаете своею душою, своим талантом! — С этими словами она притянула меня к себе на кушетку. — Надо нам поговорить серьёзно. Мы ещё не беседовали с вами, как следует, с того самого вечера, когда вы были так удручены горем… Вы, кажется… как бы это сказать?.. не поняли меня тогда!..
Да, так оно и было, и я много раз уже упрекал себя за это. — Я недостоин вашей доброты! — сказал я, целуя её руку и прямо и просто глядя в её тёмные глаза, смотревшие на меня как-то особенно пристально, словно прожигавшие меня насквозь. Погляди на нас в эту минуту кто-нибудь посторонний, он наверное нашёл бы тени там, где я видел один свет; я смотрел в эту минуту на Санту, как на сестру. Она и сама, видимо, была тронута; грудь её высоко вздымалась, и она развязала пояс, чтобы дышать свободнее.
— Вы достойны меня! — сказала она. — Ум и красота делают вас достойным каждой женщины! — Она положила мне руку на плечо, посмотрела мне в глаза и с какою-то многозначительною улыбкою добавила: — И я могла думать, что вы живёте только в мире идеалов! Ваш ум, ваше образование даруют вам победу! Вот почему лихорадочный жар горел у меня в крови, вот почему я была больна!.. Вы можете сделать со мной всё, Антонио! Я день и ночь думаю, мечтаю о вашей любви, жажду ваших поцелуев! — Она крепко прижала меня к своей груди; губы её горели, и поцелуй её зажёг во мне всю кровь… Матерь Божия! Со стены упало на меня в эту минуту Твоё святое изображение! Да, это была не случайность! Нет, Ты сама дотронулась до моего чела, Ты не дала мне пасть в бездну пагубной страсти!
— Нет! Нет! — вскричал я и вскочил с кушетки. Кровь во мне горела, словно расплавленная лава.
— Антонио! — воскликнула она. — Убей меня, но не уходи! — Её щеки, её глаза, всё лицо её дышало страстью, и она была в эту минуту дивно
