руки, при видѣ нашихъ старомодныхъ ручекъ колокольчиковъ! Такъ бы вотъ и зазвонилъ у первыхъ дверей! У водокачалки же я таки и не вытерпѣлъ, подбѣжалъ и съ такимъ наслажденіемъ качнулъ раза два! Всѣ такъ и воззрились на меня!
Христина. Я думаю!
Вендель. Я далъ на гостинцы первому мальчишкѣ, который обругалъ при мнѣ другого по-нашему, по-копенгагенски!—Да, да! Вамъ-то, конечно, не понять, что за радость увидать старомодныя ручки колокольчиковъ, водокачалку или услышать уличную брань! А вотъ поѣзжайте-ка въ Бразилію, поживите тамъ лѣтъ пятнадцать, да вернитесь назадъ на родину—живо поймете!—Однако, я слышалъ, вашъ братъ, а мой старый другъ, сталъ теперь знаменитостью?
Христина. Сейчасъ вы увидите его!
Вендель. Хозяинъ отеля разсказалъ мнѣ и о славѣ моего друга, и о его женитьбѣ…
Христина. Ну это-то ужъ старая исторія. Братъ лѣтъ десять, какъ женатъ.
Вендель. Узналъ я тоже, что вы теперь живете у брата, что отецъ вашъ давно умеръ…
Христина. Да, многое измѣнилось! Многое!… Брата сейчасъ нѣтъ дома, но онъ скоро долженъ вернуться,—сегодня у насъ день торжественныхъ поздравленій, и мы ждемъ много визитовъ. Вчера его пьеса, его драматическій первенецъ, какъ я ее зову, шла въ первый разъ. Теперь мы ждемъ, что скажутъ газеты. Вы еще не знаете нашихъ газетъ!
Вендель. Какъ же, знаю одну—«Мефистофеля». Мнѣ его вчера показали и отрекомендовали.
Христина. Это самая забавная газета! То есть забавна она, пока тебя самого не задѣли въ ней,—тогда она, конечно, отвратительна! Господамъ совѣстно читать ее, и потому ее выписываютъ одни лакеи да кучера, ну, а зачитываютъ-то сами господа!
Дама (входитъ изъ передней). Извините! Г-нъ Іесперсенъ дома?
Христина. Вы желаете видѣть его?
Дама. Да! Надо вамъ сказать, что онъ мой писатель, т. е. въ моемъ вкусѣ! Онъ пишетъ такъ умно, а я вообще врагъ всякой банальности. Извините, что я такъ сразу перехожу на литературную почву, но, вѣдь, я въ домѣ писателя, и вы, вѣроятно, уже привыкли къ подобнымъ разговорамъ! Вы, конечно, сама госпожа Іесперсенъ? О, Боже!.. Быть женой такого поэта!
Христина. Нѣтъ, онъ мой братъ.
руки, при виде наших старомодных ручек колокольчиков! Так бы вот и зазвонил у первых дверей! У водокачалки же я таки и не вытерпел, подбежал и с таким наслаждением качнул раза два! Все так и воззрились на меня!
Христина. Я думаю!
Вендель. Я дал на гостинцы первому мальчишке, который обругал при мне другого по-нашему, по-копенгагенски! — Да, да! Вам-то, конечно, не понять, что за радость увидать старомодные ручки колокольчиков, водокачалку или услышать уличную брань! А вот поезжайте-ка в Бразилию, поживите там лет пятнадцать, да вернитесь назад на родину — живо поймете! — Однако, я слышал, ваш брат, а мой старый друг, стал теперь знаменитостью?
Христина. Сейчас вы увидите его!
Вендель. Хозяин отеля рассказал мне и о славе моего друга, и о его женитьбе…
Христина. Ну это-то уж старая история. Брат лет десять, как женат.
Вендель. Узнал я тоже, что вы теперь живете у брата, что отец ваш давно умер…
Христина. Да, многое изменилось! Многое!… Брата сейчас нет дома, но он скоро должен вернуться, — сегодня у нас день торжественных поздравлений, и мы ждем много визитов. Вчера его пьеса, его драматический первенец, как я ее зову, шла в первый раз. Теперь мы ждем, что скажут газеты. Вы еще не знаете наших газет!
Вендель. Как же, знаю одну — «Мефистофеля». Мне его вчера показали и отрекомендовали.
Христина. Это самая забавная газета! То есть забавна она, пока тебя самого не задели в ней, — тогда она, конечно, отвратительна! Господам совестно читать ее, и потому ее выписывают одни лакеи да кучера, ну, а зачитывают-то сами господа!
Дама (входит из передней). Извините! Г-н Иесперсен дома?
Христина. Вы желаете видеть его?
Дама. Да! Надо вам сказать, что он мой писатель, т. е. в моем вкусе! Он пишет так умно, а я вообще враг всякой банальности. Извините, что я так сразу перехожу на литературную почву, но, ведь, я в доме писателя, и вы, вероятно, уже привыкли к подобным разговорам! Вы, конечно, сама госпожа Иесперсен? О, Боже!.. Быть женой такого поэта!
Христина. Нет, он мой брат.
