осторожно нѣсколько шаговъ и, склонивъ на бокъ голову, стала прислушиваться. Изъ-за рѣчки послышалась кукушка. Она два раза прокуковала обычнымъ крикомъ, а потомъ захрипѣла, заторопилась и запуталась.
— Каково! ужъ кукушка! — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, выходя изъ-за куста.
— Да, я слышу, — отвѣчалъ Левинъ, съ неудовольствіемъ нарушая тишину лѣса своимъ непріятнымъ самому ему голосомъ. — Теперь скоро.
Фигура Степана Аркадьевича опять зашла за кустъ, и Левинъ видѣлъ только яркій огонекъ спички, вслѣдъ затѣмъ замѣнившійся краснымъ углемъ папиросы и синимъ дымкомъ.
Чикъ! чикъ! щелкнули взводимые Степаномъ Аркадьевичемъ курки.
— А это что́ кричитъ? — спросилъ Облонскій, обращая вниманіе Левина на протяжное гуканье, какъ будто тонкимъ голоскомъ, шаля, ржалъ жеребенокъ.
— А, это не знаешь? Это заяц-самецъ. Да будетъ говорить! Слушай, летитъ! — почти вскрикнулъ Левинъ, взводя курки.
Послышался дальній, тонкій свистокъ и, ровно въ тотъ обычный тактъ, столь знакомый охотнику, черезъ двѣ секунды — другой, третій, и за третьимъ свисткомъ уже слышно стало хорканье.
Левинъ кинулъ глазами направо, налѣво, и вотъ передъ нимъ на мутно-голубомъ небѣ, надъ сливающимися нѣжными побѣгами макушекъ осинъ показалась летящая птица. Она летѣла прямо на него; близкіе звуки хорканья, похожіе на равномѣрное наддираніе тугой ткани, раздались надъ самымъ ухомъ; уже виденъ былъ длинный носъ и шея птицы, и въ ту минуту, какъ Левинъ приложился, изъ-за куста, гдѣ стоялъ Облонскій, блеснула красная молнія, птица, какъ стрѣла, спустилась и взмыла опять кверху. Опять блеснула молнія, и послышался ударъ; и, трепля крыльями, какъ бы стараясь удержаться на
