все такъ же глядя на него и чувствуя, что рука ея съ листкомъ все больше и больше трясется.
— Ради Бога! — повторилъ онъ, взявъ ея руку.
— Сказать?
— Да, да, да…
— Я беременна, — сказала она тихо и медленно.
Листокъ въ ея рукѣ задрожалъ еще сильнѣе, но она не спускала съ него глазъ, чтобы видѣть, какъ онъ приметъ это. Онъ поблѣднѣлъ, хотѣлъ что-то сказать, но остановился, выпустилъ ея руку и опустилъ голову. „Да, онъ понялъ все значеніе этого событія“, подумала она и благодарно пожала ему руку.
Но она ошиблась въ томъ, что онъ понялъ значеніе извѣстія такъ, какъ она, женщина, его понимала. При этомъ извѣстіи онъ съ удесятеренною силой почувствовалъ припадокъ этого страннаго, находившаго на него чувства омерзѣнія къ кому-то; но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ понялъ, что тотъ кризисъ, котораго онъ желалъ, наступилъ теперь, что нельзя болѣе скрыть отъ мужа и необходимо такъ или иначе разорвать скорѣе это неестественное положеніе. Но, кромѣ того, ея волненіе физически сообщалось ему. Онъ взглянулъ на нее умиленнымъ, покорнымъ взглядомъ, поцѣловалъ ея руку, всталъ и молча прошелся по террасѣ.
— Да, — сказалъ онъ, рѣшительно подходя къ ней. — Ни я, ни вы не смотрѣли на наши отношенія, какъ на игрушку, а теперь наша судьба рѣшена. Необходимо кончить, — сказалъ онъ, оглядываясь, — ту ложь, въ которой мы живемъ.
— Кончить? Какъ же кончить, Алексѣй? — сказала она тихо.
Она успокоилась теперь, и лицо ея сіяло нѣжною улыбкой.
— Оставить мужа и соединить нашу жизнь.
— Она соединена и такъ, — чуть слышно отвѣчала она.
— Да, но совсѣмъ, совсѣмъ.
— Но какъ, Алексѣй, научи меня, какъ? — сказала она съ грустною насмѣшкой надъ безвыходностью своего положенія. —
