только, чтобы показывать примѣръ, а отъ всей души — строго исполняла всѣ церковныя требованія, и то, что дѣти около года не были у причастія, очень безпокоило ее и, съ полнымъ одобреніемъ и сочувствіемъ Матрены Филимоновны, она рѣшила совершить это теперь, лѣтомъ.
Дарья Александровна за нѣсколько дней впередъ обдумала, какъ одѣть всѣхъ дѣтей. Были сшиты, передѣланы и вымыты платья, выпущены рубцы и оборки, пришиты пуговки и приготовлены ленты. Одно платье на Таню, которое взялась шить англичанка, испортило много крови Дарьѣ Александровнѣ. Англичанка, перешивая, сдѣлала вытачки не на мѣстѣ, слишкомъ вынула рукава и совсѣмъ было испортила платье. Танѣ подхватило плечи такъ, что видѣть было больно. Но Матрена Филимоновна догадалась вставить клинья и сдѣлать пелеринку. Дѣло поправилось, но съ англичанкой произошла было почти ссора. На утро однако все устроилось, и къ девяти часамъ — срокъ, до котораго просили батюшку подождать съ обѣдней — сіяющія радостью, разодѣтыя дѣти стояли у крыльца передъ коляской, дожидаясь матери.
Въ коляску, вмѣсто заминающагося Ворона, запрягли, по протекціи Матрены Филимоновны, приказчикова Бураго, и Дарья Александровна, задержанная заботами о своемъ туалетѣ, одѣтая въ бѣлое кисейное платье, вышла садиться.
Дарья Александровна причесывалась и одѣвалась съ заботой и волненіемъ. Прежде она одѣвалась для себя, чтобы быть красивой и нравиться; потомъ, чѣмъ больше она старѣлась, тѣмъ непріятнѣе ей становилось одѣваться; она видѣла, какъ она подурнѣла. Но теперь она опять одѣвалась съ удовольствіемъ и волненіемъ. Теперь она одѣвалась не для себя, не для своей красоты, а для того, чтобъ она, какъ мать этихъ прелестей, не испортила общаго впечатлѣнія. И, посмотрѣвшись въ послѣдній разъ въ зеркало, она осталась довольна собой. Она было хороша. Не такъ хороша, какъ она, бывало, хотѣла быть хороша на балѣ, но хороша для той цѣли, которую она теперь имѣла въ виду.
