о таком различии между понятиями имущества и вещи, может быть извлечено из противоположения его частных постановлений о купле-продаже и залоге его определениям наследства, из которых в первых, выраженных в 1513, 1514 и 1670 ст. X т. он говорит о передаче покупщику и залогопринимателю проданных или отдаваемых в заклад вещей движимых, как отдельных, точно определенных предметов этих сделок, а во-вторых, выраженных в 1010 и 1104 ст. X т. он определяет предмет завещания как законное объявление воли владельца о его имуществе, на случай его смерти, а наследство по закону, как совокупность имущества, прав и обязательств, остающихся после умершего. Далее, относительно определения, даваемого Мейером и Кавелиным понятию объекта гражданских прав, нельзя не заметить, что оно отличается неточностью и слишком большой широтой. Так, по определению Мейера, за объект гражданских прав должно быть почитаемо все то, что̀ подлежит господству лица, как субъекта прав, и именно вещи и чужие действия, которые он приравнивает вещам и подводит под понятие имущества, вообще долженствующего иметь значение объекта прав, чем, очевидно, и вводит чужие действия в разряд таких же непосредственных объектов прав, как и вещи, и чем подрывает его же определение вещных прав, как заметил Шершеневич (Наука гражд. пр. в России, стр. 76). Также и Кавелин, определив предмет или вещь, как объекты прав все то, что имеет материальную ценность и может быть оценено на деньги, к категории этих вещей уже прямо относит и чужие действия, которые, не будучи материальными предметами, представляют собой, однако же, материальную ценность, чем, очевидно, также вводит чужие действия в разряд вещей. Такое смешение столь разнородных объектов прав, если и может найти оправдание, то разве только с точки зрения экономической, но юридически оно ни в каком случае недопустимо. Так, право римское, как мы видели, хотя и считает чужие действия за объекты обязательственных прав, но в то же время выделяет их из категорий вещей, как объектов прав, признавая за последние только все то, что̀ представляет собой известное единство и имеет имущественную ценность. Избежали такого смешения их и из наших цивилистов Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 2—3) и Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 108), которые строго отличают вещи, как наличное имущество от личных сил или действий, которые могут получать значение имущества или отдельного права лишь только в случае принятия на себя одним лицом обязанности совершения их в пользу другого лица в будущем, приобретающего вследствие этого только право требования по отношению их совершения первым. Из этого рассуждения само собой вытекает то заключение, что объектом прав в смысле наличного имущества вещью могут являться никак не самые чужие действия, возможные только в будущем, но только то право требования, основанием которому служит обязательство совершить те или другие действия, каковое право и правом римским только и было относимо к категории вещей, но никак не самые чужие действия. Несомненно, что ввиду такой, если можно так сказать, логической недопустимости приравнения чужих действий вещам, как объектам гражданских прав, и отнесение их к категории последних представляется вполне неправильным, а затем, конечно, не может быть признано правильным, как слишком широкое, и определение понятия объекта гражданских прав, данное Мейером и Кавелиным, вследствие включения ими чужих действий в разряд вещей, как объекта прав, а скорее должно быть принято определение вещей в значении объекта прав, установленное Бароном, по соображении постановлений права римского. Доказательство тому, что и у нас самые чужие действия не могут быть относимы к разряду вещей, как объекты
285
ВЕЩИ, КАК ОБЪЕКТЫ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ.
