Когда мы шли съ Папатоли отъ Галатскаго-моста къ Ая-Софіи, я не могъ помириться съ мыслью, что это одна изъ главныхъ улицъ Стамбула. Передъ нами тянулись два ряда деревянныхъ домишекъ грязно-краснаго цвѣта, сколоченныхъ изъ досокъ, съ зелеными рѣшетками къ окнахъ. Верхніе этажи ихъ выступаютъ впередъ такъ, что кажется идешь подъ какимъ-то треснувшимъ навѣсомъ, въ которомъ видна только узкая полоса голубаго неба. Безъ двордовъ и мечетей это былъ бы не городъ, а становище кочевой орды, которая четыре вѣка не снимала своихъ кибитокъ.
Съ трудомъ пробирался я съ камня на камень. На каждомъ шагу улица представляла что-нибудь любопытное и новое. Вотъ изящный фонтанъ въ видѣ мраморнаго кіоска, съ позолоченными куполами, весь покрытый арабесками и золотыми, наднисями. На ступеняхъ его лежатъ нищіе въ лохмотьяхъ, женщины, придерживая въ зубахъ концы своихъ покрывалъ, цѣдятъ воду въ желтыя глиняныя вазы и уносятъ ихъ на головѣ, шлепая по грязи своими туфлями. Вотъ лавочка тутунджи или табачнаго торговца, въ которой бородатый хозяинъ въ шубѣ и чалмѣ сидитъ важно и задумчиво между желтыми грудами душистаго латакіе. Тамъ мастерская могильныхъ памятниковъ, уставленная мраморными столбиками съ раскрашенной чалмой или фесомъ и золотыми текстами изъ Корана; a подлѣ лавка кипарисныхъ сундуковъ и шкатулокъ, которая обдаетъ всю улицу густымъ благовоннымъ запахомъ. Тутъ гауптвахта, гдѣ солдаты сидятъ на землѣ, поджавъ ноги, и лѣниво поднимаются, когда часовой дикимъ воплемъ возвѣститъ о появленіи какого-нибудь паши.
Улица биткомъ набита народомъ. По ней двигаются талики, турецкія кареты, раззолоченныя и раскрашенныя, съ овальными окнами, завѣшенными изнутри цвѣтной тафтою. Арбы или фуры, съ парусиннымъ навѣсомъ на точеныхъ столбикахъ, тащатся, запряженныя парой дымчатыхъ быковъ, убранныхъ цвѣтными кистями и фольгой. Изъ тѣхъ
