форовую чашечку, вставленную въ серебряный поддонокъ, поставилъ передо мною на полу хрустальный кувшинъ съ трубкою и всунулъ въ руку мундштукъ отъ его кожанаго чубука.
Первый мой опытъ выкурить наргилэ оказался очень-неудачнымъ. Только-что началъ я втягивать дымъ, какъ мой кальянъ захрипѣлъ; турки открыли глаза и всѣ дружио посмотрели на меня, съ замѣтнымъ презрѣніемъ къ неспособности гяура. Даже музыканты перестали играть.
— Отчего это я не умѣю курить вашего кальяна? спросилъ я Папатоли.
— Оттого, что вы горячитесь, а тутъ нужно спокойствіе. Я вамъ совѣтую курить наргилэ, когда вамъ не хочется курить.
Но такъ-какъ мнѣ хотѣлось курить, то я бросилъ наргилэ и потребовалъ трубку.
Музыканты опять затянули монотонный концертъ. Середній оборванецъ, поводя смычкомъ по единственной струнѣ своей уродливой балалайки, откинулъ иазадъ голову, закрылъ мутные глаза и дикимъ гортаннымъ голосомъ затянулъ какую-то пѣсню. Турки съ выраженіемъ тупаго удовольствія хлопали гл[я]зами. Я попросилъ моего проводника перевести пѣсню: это было нетрудно, потому-что пѣвецъ послѣ каждаго куплета на минуту останавливался. Вотъ этотъ переводъ, котораго точность остается на совѣсти моего драгомана:
«Нѣтъ края на свѣтѣ лучше нашей Турціи, нѣтъ народа умнѣе османлисовъ. Имъ Аллахъ далъ всѣ сокровища мудрости, бросивъ другимъ племенамъ только крупицы разумѣнія, чтобъ они не вовсе остались верблюдами и могли служить правовѣрнымъ.
«Нѣтъ города подъ луною, достойнаго быть предмѣстіемъ нашего многоминаретнаго Стамбула, да хранитъ его Пророкъ. Нѣтъ въ немъ счета дворцамъ и кіоскамъ, дорогимъ камнямъ и лунолицымъ красавицамъ.
