трѣть Ая-Софію, говоря, что за деньги теперь все можно видѣть въ Константинополѣ, даже и въ праздникъ. Еще разъ обошелъ я снаружи эту каменную массу, не понимая, что можетъ принадлежать въ ней архитектору, и въ чемъ должно искать слѣдовъ генія Исидора. Мы вошли въ узкій переходъ, который въ хаосѣ турецкихъ построекъ ведетъ къ пропилеямъ храма.
У входа встрѣтила насъ толпа турокъ, которыхъ по-види[мом]у не коснулась махмудова реформа: по дикому взгляду, щетинистой бородѣ и бѣлымъ только по названію чалмамъ, легко было узнать членовъ той касты, которая нигдѣ не поддается образованію. Это были имамы. Они почуяли добычу, окружили моего проводника, и передо мной начался торгъ за позволеніе осмотрѣть Соборъ. Крупный говоръ мало-по-малу перешелъ въ шумные крики: шестеро турокъ окружили Папатоли и приступали къ нему съ хриилымъ завываньемъ. Но кривой грекъ держался храбро, махалъ руками, кричалъ во всю мочь и быстро поворачивался, какъ отгрызается собака, окруженная чужой, враждебной стаей.
— Представьте! закричалъ, обращаясь ко мнѣ, мой чичероне:—они запросили сто піастровъ и теперь уперлись на пятидесяти.
— Ну, что-же дѣлать? надобно заплатить.
— Какъ заплатить! вѣдь это десять франковъ: лучше взять фирманъ.
— Когда мнѣ хлопотать съ фирманами!
Изъ нашего французскаго разговора турки поняли только, что рѣчь идетъ о фирманѣ, и боясь, кажется, потерять добычу, снова окружили Папатоли. Крики полились еще сильнѣе. Имамы ревѣли хриплыми голосами, показывая бѣлые зубы; а мой византіецъ кричалъ съ такой энергіей, что на губахъ у него показалась пѣна. Въ потокѣ воилей я различалъ только слова: гяуръ, фирманъ, піастръ. Наконецъ задыхающійся грекъ подбѣжалъ ко мнѣ и объявилъ, что
