учились по ночамъ штурмованію. Данъ точный приказъ, какъ вести приступъ, и 11 декабря до свѣта войска тронулись девятью колоннами на штурмъ. Упорное и кровавое было дѣло; войскамъ приходилось прибѣгать къ нечеловѣческимъ усиліямъ, чтобы взобраться на валъ; связывать мѣстами по двѣ 5-саженныя лѣстницы въ одну; биться за каждый шагъ въ улицахъ, штурмовать чуть не каждый домъ или же разбивать изъ пушекъ. Лишь въ 4 часу дня было все окончено: въ крѣпости валялось до 25,000 убитыхъ, пушекъ досталось почти 300, знаменъ еще больше, лошадей до 10,000, судовъ 42. Да по жестокимъ обычаямъ времени шелъ грабежъ, продолжавшійся три дня. Русскіе потеряли убитыми и ранеными тоже не мало: тысячъ 7 или 8. Но зато дѣло было сдѣлано громадное, небывалое, и на турокъ наведены ужасъ и оцѣпенѣніе. Сама русская Государыня была какъ бы озадачена. Но тутъ Суворову не повезло: вмѣсто званія фельдмаршала, на которое онъ разсчитывалъ, ему дана только почетная награда—чинъ подполковника Преображенскаго полка, въ которомъ Государыня числилась полковникомъ. Да еще онъ разссорился съ Потемкинымъ въ надеждѣ на фельдмаршальство, и тотъ изъ прежняго покровителя сдѣлался его врагомъ.
Опять наступило для Суворова тихое время, которое продолжалось три года съ половиной. Въ этотъ періодъ онъ командовалъ войсками сначала на сѣверѣ Россіи, въ Финляндіи, а потомъ на югѣ, въ Новороссійскомъ краѣ. Здѣсь и тамъ онъ укрѣплялъ границы, строилъ крѣпости, казармы, суда, рылъ каналы, чинилъ артиллерію, выдѣлывалъ для построекъ кирпичъ, приготовлялъ известь. Кромѣ того, ему приходилось неусыпно заботиться объ улучшеніи очень дурного состоянія войскъ, объ уменьшеніи побѣговъ и смертности, о солдатскомъ обмундированіи, снаряженіи и продовольствіи, такъ какъ казну обкрадывали со всѣхъ сторонъ и нечестные люди наживались на счетъ солдатъ безъ зазрѣнія совѣсти. Ко всему этому прибавились непріятности изъ Петербурга, отъ враговъ Суворова, которыхъ онъ выводилъ изъ себя злыми насмѣшками и издѣвательствомъ. Тоскливо стало ему сидѣть на дѣлѣ, котораго онъ не любилъ; его тянуло въ поле, на боевую службу. Особенно хотѣлось ему помѣриться съ французами, которые недавно произвели у себя государственный переворотъ, казнили своего короля и затѣяли войну почти со всей Европой. Долго Суворовъ крѣпился, наконецъ не выдержалъ и подалъ Государынѣ
учились по ночам штурмованию. Дан точный приказ, как вести приступ, и 11 декабря до света войска тронулись девятью колоннами на штурм. Упорное и кровавое было дело; войскам приходилось прибегать к нечеловеческим усилиям, чтобы взобраться на вал; связывать местами по две 5-саженные лестницы в одну; биться за каждый шаг в улицах, штурмовать чуть не каждый дом или же разбивать из пушек. Лишь в 4 часу дня было всё окончено: в крепости валялось до 25,000 убитых, пушек досталось почти 300, знамён ещё больше, лошадей до 10,000, судов 42. Да по жестоким обычаям времени шёл грабёж, продолжавшийся три дня. Русские потеряли убитыми и ранеными тоже немало: тысяч 7 или 8. Но зато дело было сделано громадное, небывалое, и на турок наведены ужас и оцепенение. Сама русская Государыня была как бы озадачена. Но тут Суворову не повезло: вместо звания фельдмаршала, на которое он рассчитывал, ему дана только почётная награда — чин подполковника Преображенского полка, в котором Государыня числилась полковником. Да ещё он рассорился с Потёмкиным в надежде на фельдмаршальство, и тот из прежнего покровителя сделался его врагом.
Опять наступило для Суворова тихое время, которое продолжалось три года с половиной. В этот период он командовал войсками сначала на севере России, в Финляндии, а потом на юге, в Новороссийском крае. Здесь и там он укреплял границы, строил крепости, казармы, суда, рыл каналы, чинил артиллерию, выделывал для построек кирпич, приготовлял известь. Кроме того, ему приходилось неусыпно заботиться об улучшении очень дурного состояния войск, об уменьшении побегов и смертности, о солдатском обмундировании, снаряжении и продовольствии, так как казну обкрадывали со всех сторон и нечестные люди наживались насчёт солдат без зазрения совести. Ко всему этому прибавились неприятности из Петербурга, от врагов Суворова, которых он выводил из себя злыми насмешками и издевательством. Тоскливо стало ему сидеть на деле, которого он не любил; его тянуло в поле, на боевую службу. Особенно хотелось ему помериться с французами, которые недавно произвели у себя государственный переворот, казнили своего короля и затеяли войну почти со всей Европой. Долго Суворов крепился, наконец не выдержал и подал Государыне
