придется вести войну против России и союзной ей Франции, то это должна быть революционная война; рабочие должны учредить республику в Германии и превратить эту войну в начало социалистической революции». Энгельс, который ждал тогда развязки через какие-либо 5—10 лет, оптимистически предсказывал, что если такая война возникнет, то она чрезвычайно ускорит победу социализма. Оппортунисты посмеивались за это над Энгельсом. А Бебель с гордостью заявил в Эрфурте (1891): «Я вполне солидарен с Энгельсом, и именно по поводу этого его предсказания я написал ему: „ты да я, старина, мы — единственные действительно молодые в нашей партии"».
Когда в 1907 на партейтаге в Эссене оппортунист Давид попытался, в свою очередь, сослаться на мнимую солидарность с Бебелем в вопросах международной политики, Бебель ответил ему тут же, что эта ссылка неправильна. «Я, — заявил Бебель, — действительно сказал, что на старости лет готов взять ружье на плечо, но я сказал это только имея в виду войну с царской Россией.
Я сказал именно так, а не иначе» (Протоколы Эссенского партейтага, 1907, стр. 225).
Эти слова дают ключ ко всей позиции Бебеля; они объясняют и его слабость в вопросе о защите отечества. В течение десятилетий Маркс и его ближайшие друзья справедливо доказывали, что злейшим врагом международной революции является царская Россия, что война против царской России будет законной, оборонительной, «справедливой» (по выражению Либкнехта) войной. Маркс умер, когда в России еще не было даже проблесков массового революционного движения рабочих. Маркс, а также Энгельс умерли, когда эпоха европейского империализма в его новейшей форме только еще начиналась. И вот Бебель в течение многих лет после смерти Маркса и Энгельса, когда обстановка уже радикально переменилась, когда в России создалось уже революционное движение пролетариата и уже назревала неизбежность мировой империалистской войны, сбивался на ту постановку вопроса о наступательной и оборонительной войне, о войне против царской России, которая была правильна и законна в предыдущую историческую эпоху. Но Бебель ненавидел империализм, тогда как ревизионисты восхищались империализмом и охотно шли к нему на службу. В мае 1922 в статье «К десятилетнему юбилею „Правды"» Ленин говорил о том, что соотношение между Вильгельмом Либкнехтом — Бебелем, с одной стороны, и Зюдекумом — Шейдеманом — Носке — с другой, такое же, как между чартистами и лакействующими Гендерсонами, Варленом и Реноделем и т. п. С точки зрения развития мировой революции, — говорил Ленин там же, — переход от В. Либкнехта и Бебеля к Зюдекуму, Шейдеману и Носке есть «нечто вроде перехода автомобиля от гладкого и ровного шоссе в сотни верст к грязной вонючей лужице на том же шоссе, к лужице в несколько аршин» (Собр. соч., т. XVIII, ч. 2, стр. 70).
Бебеля можно и должно обвинять в том, что под влиянием роста оппортунизма вгерманской с. — д-тии, да и во всем 2 Интернационале, он, в особенности в последние годы своей жизни, шел на недопустимые уступки оппортунизму, в том числе и в вопросах внешней политики пролетариата. Но Бебель громил Фольмара за национал — либеральную политику, Бебель громил оппортуниста В. Гейне (см.), когда тот в 1908 провозгласил лозунг «пушки за реформы» (т. е. обещал правительству Вильгельма II поддержку в вопросах милитаризма, если это правительство пойдет на некоторые внутренние реформы). Бебеля нехватило на то, чтобы ясно понять обстановку новой империалистской эпохи и, на основании учения Маркса и Энгельса, дать ясные лозунги именно для этой эпохи. Эта слабость Бебеля, эти его ошибки облегчили Шейдеманам, Фольмарам, Носке, Эбертам измену. Но Бебель — не Фольмар, не Носке и не Шейдеман.
На партейтаге в Майнце (в 1900) в порядке дня как особый пункт был поставлен вопрос о «мировой политике». Это было после захвата Г. Кяо-Чао и во время Англо-бурской войны. Докладчиком должен был выступить Вильгельм Либкнехт, но он незадолго до этого умер, и с докладом выступил Пауль Зингер, один из ближайших товарищей Бебеля. Он произнес боевую речь против империализма, защищая до конца революционную точку зрения. Правые молчали. Роза Люксембург и Ледебур критиковали слева бездеятельность верхов партии во время экспериментов герман. империализма в Китае.
Левые открыто говорили, что отдельные лица в рядах герман. с. — д-тии заболели шовинизмом. Интернационалистская резолюция по докладу Зингера была принята единогласно. Оппортунисты опять увильнули от открытой борьбы за свои взгляды.
В 1904 произошло восстание гереро в колониальных владениях, принадлежавших Г.
Когда в Г. дошла весть о «безобразиях» восставших гереро, германские империалисты, как водится, объявили, что на Г. без всякой с ее стороны вины «напали», что они вынуждены «обороняться» и т. п., и для этого они потребовали от рейхстага кредитов на посылку новой армии в Африку. Соц. — дем. депутаты воздержались от голосования на том-де основании, что они еще не имеют точных сведений, кто первый напал, кто виновник восстания. Воздержание соц. — дем. депутатов вызвало справедливое негодование среди рабочих. На Бременском партейтаге (1904) Бебель* защищал поведение парламентской фракции. Он следующим образом излагал события: «Я от имени фракции по существу дела заявил следующее: Мы очень опасаемся, что восстание в юго-западной Африке вызвано вашей политикой, но в настоящий момент мы не имеем еще доказательств. А так как мы не можем поверить, чтобы ответственность лежала только на другой стороне, как это представляете вы, мы пока воздерживаемся. Но если наше опасение, что восстание вызвано вашей политикой, подтвердится, — мы будем голосовать против. Когда при третьем чтении материал был налицо и подтвердилось то, чего мы опасались с самого начала, мы голосовали против кредитов» (Протоколы, стр. 211).
