на два периода, резко отличных друг от друга по напряженности творчества и значительности созданных произведений. Первый этап — начальные годы работы, до отъезда за границу (1847), и второй — период пребывания за рубежом, затянувшийся на 23 года.
Герцен не сразу порвал с русской легальной журналистикой: хотя запрет на его сотрудничество был наложен очень рано, но даже еще в 1856 печатались, правда случайно, его заметки в одной петербургской газете («СПБ ведомости», №№ 91 и 206); лишь после начала «вольного издательства», выхода «Полярной звезды» и пр. его участие в отечественной печати делается невозможным, и Герцен окончательно становится зарубежным представителем и выразителем вольной русской мысли.
До эмиграции интересы Г. и его жизнь были ограничены довольно узкими рамками сначала семьи, а в студенческую пору — тесного окружения личных друзей. И даже позже, во времена жарких журнальных турниров и бесконечных салонных дискуссий со славянофилами, Г. не выходил за пределы типично-интеллигентской, преимущественно литературной кружковщины. И только вырвавшись на Запад, он сумел приобщиться к напряженной умственной и общественной жизни. Безбрежное житейское море сменяет тихую заводь московско-петербургских кружков, и лишь тогда развертываются полностью гениальные дарования Г. — публициста и художника слова. Изменился вместе с тем и круг проблем, подвергавшихся обсуждению, как изменился и жанр творчества: психологический роман и статьи философского порядка вытеснены публицистикой, политическими памфлетами и революционными прокламациями. На журнальн. поприще Герцен дебютировал в 1830 переведенной с французского статейкой о землетрясениях (журнал «Атеней», № 11, июнь). Его последним печатным выступлением было открытое письмо к редактору газ. «R6veil» (октябрь 1869, в защиту Бакунина). А между этими полюсами расположилось огромное литературное богатство, как будто так и не исчерпанное даже и 22 — томным изданием произведений Г. (ред. М. К. Лемке; 1915—23), включающим несколько тысяч номеров.
Литературная производительность первого периода жизни Г. сравнительно невелика. Целый ряд произведений, написанных в годы 1830—47, был опубликован много лет спустя (например, «Встречи», «Легенда», отрывки «Елена», «О себе» и др. заметки полуавтобиографического характера,; драма «Вильям Пен» и пр.); другие, повидимому, совсем не дошли до нас. Центральное место в писаниях до возвращения из ссылки занимают опубликованные в «Отечествен, записках» (1840, № 12, и 1841, № 8), в значительной мере автобиографические, «Записки одного молодого человека» и «Еще из записок одного молодого человека» (под псевдонимом Искандер; Сочинения, том. II). Их появление сопровождалось большим успехом как в силу яркости, остроумия и блеска изложения, так и в силу интимной близости для читателя картины исканий героя — ти 486
пичного интеллигента 30 — х годов (написанные во Владимирской ссылке).
Вернувшись в 1842, после восьмилетнего изгнания, в Москву, Г. прожил здесь около пяти лет. «Молодой человек пылкого ума... смелый вольнодумец, весьма опасный для общества», по отзыву следственной комиссии 1834, превратился в зрелого, много пережившего и передумавшего человека. У него была уже некоторая известность в кружках и небольшой литературный опыт. Теперь он бросается в самую гущу борьбы, кипевшей между славянофилами и западниками, откликаясь попутно и на другие темы научно-философского характера и пробуя вместе с тем свои силы в художествен, творчестве.
Наибольший интерес и для нашего времени представляют две серии статей: «Дилетантизм в науке» (4 ст., «Отечествен, записки», 1843; Соч., т. III) и «Письма об изучении природы» (8 писем, «Отечествен, записки», 1845—1846; Соч., т. IV), замечательные по широте трактования темы (сближение естествознания с философией), богатству идей и резко отрицательному отношению ко всякого рода метафизическим и религиозным построениям. Нельзя отрицать, конечно, что в этих работах, развивая точку зрения так называемого реализма, Г. отдает большую дань влиянию философского и исторического идеализма (это осталось навсегда характерным для его мировоззрения). Гегель удачно борется здесь с Фейербахом, отзвуки этической и философской системы которого мы находим и в других работах этого периода: в серии блестящих статей «Капризы и раздумье» («Отечественные записки», 1843, «Современник», 1847; Соч., тт. III — V), в замечательной сатирической повести «Доктор Крупов» («Современник», 1847; Соч., т. V) и т. д. Последнюю группу в сочинениях этого периода составляют чисто беллетристические произведения, как повесть «Сорока-воровка» («Современник», 1848, кн. 7; Соч., т. V) и знаменитый роман «Кто виноват?» («Отечествен, записки», 1845 и 1846; отд. изд. 1847;^Соч., т. IV). Трудно в настоящее время в должн. мере оценить значение этих работ. Они прочно вошли в историю русской литературы, но ценность их определяется не столько даже чисто литературными качествами, сколько яркостью и новизной развитых в них мыслей. «Кто виноват?» в истории нашей литературы непосредственно следует за Лермонтовским «Героем нашего времени». Это тоже психологический роман, написанный в реалистическом стиле («натуральная школа»), сложившийся под сильнейшим воздействием, с одной стороны, Ж. — Занд и Бальзака, а с другой — Гоголя.
Продолжая традицию Лермонтова, роман вместе с тем служит переходной ступенью к дальнейшим путям рус. художественного реализма (Тургенева и др.). Острие замысла Г. направлено против косности и рутины в области быта и в сфере морали, против уродства социальных отношений (крепостное право в «Сороке-воровке», весь житейский уклад, нормы личной и семейной жизни в «Кто виноват?»), в частности — в защиту прав женщины. Художественнопрозаические опыты Г. производили в свое 16*
