ваться в основном его миросозерцание и определяться его умственный и моральный облик. И только здесь ясно обозначается та культурная среда и тот круг идей, которые взрастили оригинальную поэзию Гёте.
Г. начинал свою творческую жизнь во второй половине 18 в., когда Германия представляла собой отсталую и раздробленную в политическом отношении страну, с крайне вялой, бедной, тусклой общественной жизнью, с отсутствием сколько-нибудь значительных культурных центров, которые могли бы объединить вокруг себя немногочисленную передовую буржуазную интеллигенцию. На этом фоне сложился тот своеобразный суррогат общественно — политической борьбы, к-рый получил в истории культуры и литературы название движения периода «Бури и натиска» [«Sturm und DrangPeriode», по заглавию написанной в 1776 драмы поэта М. Клингера (см.)]. Его вождем, придавшим движению закончен, формы и давшим ему идейное знамя, был Гердер (см.). Характернейшей чертой этого направления мысли и поэтического творчества было отрицание «просветительства», т. е. рационализма, или убеждения в возможности полного логического осмысления жизни и ее разумной, «рациональной» организации, легшего в основу начального буржуазного освободительного движения.
«Штюрмерство» видело в этом обеднение процессов жизнен, творчества и, под сильнейшим влиянием Руссо, признало приоритет чувства и природы над разумом и культурой. Оно строило свою идеологию на откровении (И. Гаман, см.), а французские просветители — на разуме. Оно поставило непосредственное восприятие и переживание жизни во всей ее красочности и сложности, осуществляемое целостным человеческим существом, выше отвлеченного знания. Отсюда не менее типичный для той эпохи культ личности. Исторически оба момента отвечали в полной мере настроениям молодой европейской буржуазии на пороге ее борьбы за власть и полноту жизни, когда она больше всего нуждалась в сильных вождях, героях, властной рукой ведущих ее к победе. Но в Германии, в отличие от стоящей на более высокой ступени экономической и социально-политической культуры Франции или Англии, буржуазия значительно позже вышла на арену борьбы за свою господствующую и определяющую роль. Отстраненная от активного участия в общественной жизни, обреченная в известной мере на бездеятельное созерцание, она и в области идеологической остановилась на полпути, чуждая революционному умственному движению, охватившему Европу. Гёте, столь тщательно впоследствии изучавший Вольтера и Дидро, никогда не был так далек от понимания франц. культуры* как именно в Страсбурге. Особенно показательно его отрицательное отношение к манифесту франц. материалистов — «Системе природы» Гольбаха, от которого уже веет резким дыханием Французской революции. Он казался Г.
«настолько серым, настолько киммерййскипризрачным», что он почти со страхом отворачивался от него. Он видел в нем «что-тостарческое, что-то пресное, даже безвкусное» и чувствовал себя опустошенным в это! й «печальном, атеистическом полумраке». В значительной степени в этом отрицательном отношении к Гольбаху сказалось полное отсутствие у последнего чутья диалектики, значение к-рой предчувствовал и сознавал Г.
По окончании ун-та Г. провел около года дома, а весной 1772 (после кратковременного пребывания в Дармштате, где он близко сошелся с писателем И. Г. Мерком, — одним из своих руководителей в области поэзии и живописи) переехал в Вецлар в качестве практиканта при имперском суде. Здесь пробыл он всего 4 месяца. В области личных отношений этот период отмечен дружбой с И. Кестнером и неудачной любовью к его невесте Шарлотте Буф (эпизод, легший затем в основу романа «Вертер»). В смысле творческой производительности эти месяцы дали немного: Г., главным обр., занимался изучением Гомера, писанием бесчисленных писем к друзьям и лишь отчасти сочинением стихов и мелких заметок для «Франкфуртских ученых ведомостей». Покинул Вецлар он внезапно, спасаясь поспешным бегством от увлечения невестой друга.
Вернувшись во Франкфурт, Г. вплотную взялся за прерванную литературную работу. Эпоха «Бури и натиска» обязана Гёте двумя великими манифестами: драмой «Гёц фон Берлихинген» («Gotz von Berlichingen», 1773) и романом «Страдания молодого Вертера» («Die Leiden des jungen Werthers», 1774).
В юношеских произведениях Г. сочетается обновление лирики через народную песнь (в духе Гердера, имевшего вообще большое влияние на Г.) с тем освобождением поэтического языка, к-рое исходило из Гёттингенского кружка (см.; или иначе «Hainbund» — Союз рощи), группировавшегося вокруг поэтов Бюргера и Фоса. В 1773 Гёте, вместе с Гердером, составляет манифест «Von deutscher Art und Kunst» (О немецком складе и искусстве), к к-рому была приложена знаменитая статья Г. об Эрвине из Штейнбаха, строителе Страсбургского собора; впоследствии Г., в эпоху своего фанатического культа классицизма, отрекался от юношеского увлечения средневековьем, к великому возмущению романтиков — поклонников готики.
В этой идейной атмосфере зародился «Гёц фон Берлихинген» (первая версия которого, напечатанная в посмертном собрании соч., набросана в 1771—72), ярко отразивший раскол нем. общества. Двор и город — олицетворяют здесь идеи просвещенного абсолютизма; им противопоставлен противник князей и духовенства, вождь крестьянского восстания (как бы символизирующий период «Бури и натиска»). Исторической подпочвой пьесы служила крестьянская война в Германии в своеобразной интерпретации Г.
Клич повстанцев «да здравствует свобода!» отвечал в известной мере требованию беспрепятственного развития личности, к-рое так типично для настроений эпохи. Но характерно, что и в этой «бунтарской» драме Гёц не столько вождь и руководитель, гибнущий в революционной схватке, сколько, с одной стороны, «жертва» эпохи торжествующего предательства, низости и измены,
