А какая такая пища?—Лишь рыба и раки; но ничего не могу я найти здѣсь; вотъ ужь второй день, какъ пересталъ я ѣсть, и прямо помираю отъ голода, сказалъ онъ двумъ Юнымъ.
Есть тамъ ракъ въ глубинѣ рытвины, сказали они; по-истинѣ огромный это ракъ, и славная это была бы для тебя закуска. Только онъ насъ укусилъ, когда мы хотѣли его взять, и страхъ напалъ на насъ. Ни за что не пойдемъ мы теперь его брать, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Пожалѣйте меня, подите покажите мнѣ его, о, юноши, сказалъ имъ Ципакна.—Ни за что въ мірѣ мы на это не согласимся. Поди ты самъ; потеряться тутъ невозможно; иди по берегу рѣки, и придешь ты къ подножью высокой горы; звенитъ она въ глубинѣ рытвины; иди туда и придешь, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Горе мнѣ, горе мнѣ! Гдѣ же находится она, о, юноши? Подите покажите мнѣ ее; здѣсь много есть птицъ, вы можете, идя, стрѣлять въ нихъ изъ сарбакана, а я ужь знаю, гдѣ они, сказалъ Пѣтушья Шпора.
Смиреніе его умягчило Юныхъ. Сумѣешь ли взять его, сказали они, ежели мы возвратимся изъ-за тебя? Ибо мы болѣе не пытались, онъ хотѣлъ укусить насъ, когда мы сошли туда и наклонились, чтобъ взять его. И страхъ овладѣлъ нами, а ужь вотъ почти что его ухватили. Поэтому ты наклонись, и ты войди самъ туда.
Весьма хорошо, отвѣтилъ Ципакна, приближаясь вмѣстѣ съ ними къ горѣ. Потомъ, придя, онъ спустился въ стремнину, на дно ея, гдѣ, въ сторонѣ, лежалъ большой ракъ, являя спину очень красную; на днѣ стремнины спрятали они колдованіе свое.
Весьма хорошо, промолвилъ Ципакна, обрадованный. Хотѣлось бы мнѣ, чтобъ онъ уже былъ во рту у меня. Ибо по-истинѣ онъ помиралъ отъ голода. И онъ хотѣлъ попытаться лечь плашмя на животъ, чтобы такъ войти въ пещеру, а ракъ началъ двигаться предъ нимъ.
Тогда онъ отодвинулся. Что же, не взялъ еще ты его?—спросили Юные.—Нѣтъ, еще началъ онъ двигаться, а то бы я совсѣмъ ужь его схватилъ. Но быть можетъ лучше мнѣ войти туда.
И снова онъ началъ входить въ пещеру ползкомъ, и видны уже были только концы его ногъ,—какъ великая гора, снизу подрытая, сорвалась и покрыла его грудь. И не вернулся болѣе Пѣтушья Шпора, и былъ онъ превращенъ въ камень.
Таково было, въ свой чередъ, пораженіе Ципакны, юными Гунахпу и Сбаланкэ. Это онъ, говоритъ древнее сказаніе, былъ тотъ, что дѣ-
А какая такая пища? — Лишь рыба и раки; но ничего не могу я найти здесь; вот уж второй день, как перестал я есть, и прямо помираю от голода, сказал он двум Юным.
Есть там рак в глубине рытвины, сказали они; поистине огромный это рак, и славная это была бы для тебя закуска. Только он нас укусил, когда мы хотели его взять, и страх напал на нас. Ни за что не пойдем мы теперь его брать, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Пожалейте меня, подите покажите мне его, о, юноши, сказал им Ципакна. — Ни за что в мире мы на это не согласимся. Поди ты сам; потеряться тут невозможно; иди по берегу реки, и придешь ты к подножью высокой горы; звенит она в глубине рытвины; иди туда и придешь, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Горе мне, горе мне! Где же находится она, о, юноши? Подите покажите мне ее; здесь много есть птиц, вы можете, идя, стрелять в них из сарбакана, а я уж знаю, где они, сказал Петушья Шпора.
Смирение его умягчило Юных. Сумеешь ли взять его, сказали они, ежели мы возвратимся из-за тебя? Ибо мы более не пытались, он хотел укусить нас, когда мы сошли туда и наклонились, чтоб взять его. И страх овладел нами, а уж вот почти что его ухватили. Поэтому ты наклонись, и ты войди сам туда.
Весьма хорошо, ответил Ципакна, приближаясь вместе с ними к горе. Потом, придя, он спустился в стремнину, на дно её, где, в стороне, лежал большой рак, являя спину очень красную; на дне стремнины спрятали они колдование свое.
Весьма хорошо, промолвил Ципакна, обрадованный. Хотелось бы мне, чтоб он уже был во рту у меня. Ибо поистине он помирал от голода. И он хотел попытаться лечь плашмя на живот, чтобы так войти в пещеру, а рак начал двигаться пред ним.
Тогда он отодвинулся. Что же, не взял еще ты его? — спросили Юные. — Нет, еще начал он двигаться, а то бы я совсем уж его схватил. Но быть может лучше мне войти туда.
И снова он начал входить в пещеру ползком, и видны уже были только концы его ног, — как великая гора, снизу подрытая, сорвалась и покрыла его грудь. И не вернулся более Петушья Шпора, и был он превращен в камень.
Таково было, в свой черед, поражение Ципакны, юными Гунахпу и Сбаланкэ. Это он, говорит древнее сказание, был тот, что де-
