ной смерти, напраснаго уродства. Зачѣмъ? Почему? Кто виноватъ? Зачѣмъ убили тысячи этихъ людей, и моего друга среди нихъ? Почему убійцы не испытываютъ раскаянія?
Въ картинѣ, которая снится черезъ годы и годы Американскому поэту, есть смыслъ, жестокій, трагическій, но смыслъ. Этими жертвами куплена свобода великаго народа, вольность цѣлой расы.
А здѣсь? |
Уитманъ видитъ еще иную картину. Строка лунно поютъ:
Взгляни, прекрасный Мѣсяцъ, и облей |
Уитманъ былъ сторонникъ этой освободительной войны. Онъ зналъ, что это великая освободительная война. Не бойня, придуманная нѣсколькими лицами въ корыстныхъ интересахъ. И когда война свершилась, и врагъ, долженствовавшій быть побѣжденнымъ, былъ побѣжденъ, ему, побѣдившему, легко было произнести слово примиренія, для котораго онъ нашелъ глубокій тонъ взволнованной и просвѣтленной души. Была умѣстна вражда,—было красиво примиренье. Между двумя человѣками встало недоразумѣніе, оно развѣялось, и снова человѣкъ видитъ человѣка.
Слово надо всѣмъ прекрасное какъ Небо. |
Отчего-же я лишенъ этой великой радости примиренья? И кто мой врагъ? Тотъ, который былъ моимъ врагомъ во время войны, не возбуждаетъ во мнѣ ни дружбы, ни вражды. Онъ былъ чужой, и остался чужой. Я никогда не хотѣлъ съ нимъ биться. Къ битвѣ меня принудили, и вотъ, когда она окончилась, я вижу, что несмотря на всѣ свои ужасы, эта битва была миражемъ, она была и не была, она была чѣмъ-то внѣшнимъ, и, изуродовавъ мое тѣло, не коснулась моей души, не приблизила меня къ тому, съ кѣмъ я бился, и не отодвинула меня отъ него. Кошмаръ. Врагъ мой не есть мой врагъ. Врагъ мой есть тотъ, кто толкалъ меня на врага, что не былъ врагомъ. И онъ остался моимъ врагомъ. И онъ ужасенъ тѣмъ, что онъ мой домашній врагъ. Онъ схватилъ меня, какъ вещь, оторвалъ меня ото всего, что мнѣ дорого, изуродовалъ меня, лишилъ меня счастливыхъ дней, дорогихъ людей у меня укралъ. И вотъ онъ теперь со мной рядомъ въ нашемъ общемъ домѣ. И у него веселое лицо. И онъ ни въ чемъ не раскаявается.
ной смерти, напрасного уродства. Зачем? Почему? Кто виноват? Зачем убили тысячи этих людей, и моего друга среди них? Почему убийцы не испытывают раскаяния?
В картине, которая снится через годы и годы Американскому поэту, есть смысл, жестокий, трагический, но смысл. Этими жертвами куплена свобода великого народа, вольность целой расы.
А здесь? |
Уитман видит еще иную картину. Строка лунно поют:
Взгляни, прекрасный Месяц, и облей |
Уитман был сторонник этой освободительной войны. Он знал, что это великая освободительная война. Не бойня, придуманная несколькими лицами в корыстных интересах. И когда война свершилась, и враг, долженствовавший быть побежденным, был побежден, ему, победившему, легко было произнести слово примирения, для которого он нашел глубокий тон взволнованной и просветленной души. Была уместна вражда, — было красиво примиренье. Между двумя человеками встало недоразумение, оно развеялось, и снова человек видит человека.
Слово надо всем прекрасное как Небо. |
Отчего же я лишен этой великой радости примиренья? И кто мой враг? Тот, который был моим врагом во время войны, не возбуждает во мне ни дружбы, ни вражды. Он был чужой, и остался чужой. Я никогда не хотел с ним биться. К битве меня принудили, и вот, когда она окончилась, я вижу, что несмотря на все свои ужасы, эта битва была миражем, она была и не была, она была чем-то внешним, и, изуродовав мое тело, не коснулась моей души, не приблизила меня к тому, с кем я бился, и не отодвинула меня от него. Кошмар. Враг мой не есть мой враг. Враг мой есть тот, кто толкал меня на врага, что не был врагом. И он остался моим врагом. И он ужасен тем, что он мой домашний враг. Он схватил меня, как вещь, оторвал меня ото всего, что мне дорого, изуродовал меня, лишил меня счастливых дней, дорогих людей у меня украл. И вот он теперь со мной рядом в нашем общем доме. И у него веселое лицо. И он ни в чём не раскаявается.
