на холмѣ, маленькій человѣкъ, съ угрозой вздымающій къ небу превеликій мечъ. На этомъ золотѣ въ лазури—надпись: «Вызовъ въ небо». Другая дѣвочка, на два года ея старше, дѣтски-любя слушать мои сказочки, говоритъ мнѣ: «Когда, ночью, я закрываю глаза, Ваши сказочки приходятъ ко мнѣ на подушку». «У меня желтые волосы»,—говоритъ она.—«Вѣдь я же овсяночка, и Вы любите Солнце, я всегда буду Вашей женой». Каждый день мы проходимъ въ саду по зеленымъ тропинкамъ и песчанымъ дорожкамъ. Встрѣтимъ четыре камешка, одного имъ взгляда не подаримъ. Развѣ, что глянемъ, когда отшвырнемъ ихъ ногой. А подойдетъ къ этимъ камешкамъ ребенокъ, и изъ четырехъ построитъ мірозданіе.
Вернемся, однако, къ тѣмъ двумъ книжкамъ. Въ сборникѣ стиховъ для дѣтей—двадцать два имени. И между прочимъ тутъ есть Мережковскій, у котораго на счетъ 5—6 хорошихъ стихотвореній, тутъ есть прославленный П. Я.,—прославившійся чѣмъ, не вѣдаю,—но что лучше всего, тутъ есть Ватсонъ, и Германовъ, и Фольбаумъ. Не прелестно-ли? Дѣтямъ хотятъ показать не только цвѣты именитые. Чѣмъ незабудка хуже орхидеи? Правда, чѣмъ? Вы только объясните мнѣ? Но дѣло-то вотъ въ чемъ. Забыли о незабудкахъ и Ватсонъ, и Фольбаумъ. Не вѣдаютъ цвѣтовъ ни П. Я., ни Германовъ. А хотѣлъ бы я спросить г-на В. Л., составлявшаго сборникъ,—неизвѣстны-ли ему три имени: Минскій, Брюсовъ, и Балтрушайтисъ? Ему неизвѣстно, что у Минскаго есть прекрасныя строки о разметанномъ птичьемъ гнѣздѣ? Ему неизвѣстны строки Балтрушайтиса «Боярыня-Зима»? Ему неизвѣстны кристальныя строки Валерія Брюсова о мальчикѣ, которому ангелъ помогаетъ ввезти въ гору мерзлую бочку съ водой? И строки Брюсова о Палочкѣ-Выручалочкѣ? И его строки: «Вы, снѣжинки, вѣйте, насъ лишь пожалѣйте»? И г-ну В. Л., быть можетъ, неизвѣстно, что ребенокъ свое дѣтское впечатлѣніе запоминаетъ на всю жизнь, и что подсунуть ребенку шелуху, когда можно дать ему драгоцѣнныя зерна, есть поступокъ дрянной и преступный? Изданіе такой книжки, какъ сборникъ г-на В. Л., я считаю фактомъ литературной наглости.
Мнѣ нѣсколько странно переходить отъ ничтожной книжонки къ цѣнному труду А. Я. Острогорскаго «Живое Слово». Нарядно изданный большой томъ, въ 368 страницъ, почти цѣликомъ состоитъ изъ несомнѣнныхъ образцовъ родной словесности; каждое стихотвореніе, каждый прозаическій отрывокъ снабжены очень интересными синонимными истолкованіями; почти каждая страница украшена оригинальными рисунками и снимками съ картинъ Билибина, Рериха, Кардовскаго, Замирайло, Левитана, Переплетчикова, Сѣрова, и многихъ другихъ. Не могу не отмѣтить также, что этотъ большой, красивый томъ стоитъ всего 90 копѣекъ,—эту книгу можетъ купить и бѣднякъ, считающій каждый грошъ. При подборѣ образцовъ, А. Я. Острогорскій старался соединять несомнѣнности давнихъ временъ съ вещами новыми, съ которыхъ еще не стерто, въ общепринятости, клеймо табу. Но и Острогорскому нельзя не предложить вопроса: Почему такая робость въ выборѣ новыхъ именъ? Почему Бальмонтъ и Бунинъ могутъ входить въ дѣтскую, а Брюсова и Балтрушайтиса туда не пускаютъ? Не могу еще не указать, что въ синонимныхъ истолкованіяхъ А. Я. Острогорскій не всегда точенъ. Напримѣръ, страница 105, «сизый—темный, черный съ синеватымъ отливомъ». Сизый есть свѣтло-сѣро-синеватый, а отнюдь не черный съ синеватымъ отливомъ. Стр. 209, «лазурь—темно-голубая краска». Лазурь
на холме, маленький человек, с угрозой вздымающий к небу превеликий меч. На этом золоте в лазури — надпись: «Вызов в небо». Другая девочка, на два года её старше, детски-любя слушать мои сказочки, говорит мне: «Когда, ночью, я закрываю глаза, Ваши сказочки приходят ко мне на подушку». «У меня желтые волосы», — говорит она. — «Ведь я же овсяночка, и Вы любите Солнце, я всегда буду Вашей женой». Каждый день мы проходим в саду по зеленым тропинкам и песчаным дорожкам. Встретим четыре камешка, одного им взгляда не подарим. Разве, что глянем, когда отшвырнем их ногой. А подойдет к этим камешкам ребенок, и из четырех построит мироздание.
Вернемся, однако, к тем двум книжкам. В сборнике стихов для детей — двадцать два имени. И между прочим тут есть Мережковский, у которого на счет 5—6 хороших стихотворений, тут есть прославленный П. Я., — прославившийся чем, не ведаю, — но что лучше всего, тут есть Ватсон, и Германов, и Фольбаум. Не прелестно ли? Детям хотят показать не только цветы именитые. Чем незабудка хуже орхидеи? Правда, чем? Вы только объясните мне? Но дело-то вот в чём. Забыли о незабудках и Ватсон, и Фольбаум. Не ведают цветов ни П. Я., ни Германов. А хотел бы я спросить г-на В. Л., составлявшего сборник, — неизвестны ли ему три имени: Минский, Брюсов, и Балтрушайтис? Ему неизвестно, что у Минского есть прекрасные строки о разметанном птичьем гнезде? Ему неизвестны строки Балтрушайтиса «Боярыня-Зима»? Ему неизвестны кристальные строки Валерия Брюсова о мальчике, которому ангел помогает ввезти в гору мерзлую бочку с водой? И строки Брюсова о Палочке-Выручалочке? И его строки: «Вы, снежинки, вейте, нас лишь пожалейте»? И г-ну В. Л., быть может, неизвестно, что ребенок свое детское впечатление запоминает на всю жизнь, и что подсунуть ребенку шелуху, когда можно дать ему драгоценные зерна, есть поступок дрянной и преступный? Издание такой книжки, как сборник г-на В. Л., я считаю фактом литературной наглости.
Мне несколько странно переходить от ничтожной книжонки к ценному труду А. Я. Острогорского «Живое Слово». Нарядно изданный большой том, в 368 страниц, почти целиком состоит из несомненных образцов родной словесности; каждое стихотворение, каждый прозаический отрывок снабжены очень интересными синонимными истолкованиями; почти каждая страница украшена оригинальными рисунками и снимками с картин Билибина, Рериха, Кардовского, Замирайло, Левитана, Переплетчикова, Серова, и многих других. Не могу не отметить также, что этот большой, красивый том стоит всего 90 копеек, — эту книгу может купить и бедняк, считающий каждый грош. При подборе образцов, А. Я. Острогорский старался соединять несомненности давних времен с вещами новыми, с которых еще не стерто, в общепринятости, клеймо табу. Но и Острогорскому нельзя не предложить вопроса: Почему такая робость в выборе новых имен? Почему Бальмонт и Бунин могут входить в детскую, а Брюсова и Балтрушайтиса туда не пускают? Не могу еще не указать, что в синонимных истолкованиях А. Я. Острогорский не всегда точен. Например, страница 105, «сизый — темный, черный с синеватым отливом». Сизый есть светло-серо-синеватый, а отнюдь не черный с синеватым отливом. Стр. 209, «лазурь — темно-голубая краска». Лазурь
