Я ждалъ—чего-то ждалъ—хоть новыхъ бѣдъ.
И мнѣ одна была дана утѣха:— Крича, будить въ тюрьмѣ грохочущее эхо.
10 Въ умѣ вставали мысли прежнихъ дней,
И гасли вновь, какъ бѣглыя зарницы,
Какъ проблески блуждающихъ огней,
Какъ буквы строкъ сжигаемой страницы
И вмѣсто нихъ тянулись вереницы 15 Насмѣшливыхъ кроваво-смутныхъ сновъ;
Какъ хищныя прожорливыя птицы,
Какъ полчища уродливыхъ враговъ, Неслись они ко мнѣ на звонъ моихъ оковъ.
И все же въ этой черной тьмѣ изгнанья 20 Зажегся блескъ, зажегся, наконецъ;
Кипучія и жгучія страданья
Взлелѣяли сверкающій вѣнецъ,
И первый лучъ смѣялся, какъ гонецъ
Моей весны, душистаго разсвѣта; 25 Со вздохомъ я привѣтствовалъ конецъ
Ночной тоски въ пустынѣ безъ отвѣта, И видѣлъ взглядъ любви, и слышалъ гулъ привѣта.
И вотъ я вновь живу среди людей,
Подъ Солнцемъ ослѣпительно-лучистымъ. 30 И вижу я дѣтей моихъ дѣтей,
Внимаю въ полдень птичкамъ голосистымъ,
Роптанью травъ, струямъ кристально-чистымъ.—
Но я опять вернулся бы въ тюрьму,
Къ уступамъ скалъ, безжизненнымъ и мглистымъ, 35 Когда бы зналъ, что, выбравъ скорбь и тьму, Я съ чьей-нибудь души тяжелый грѣхъ сниму!
Тот же текст в современной орфографии
Я ждал — чего-то ждал — хоть новых бед.
И мне одна была дана утеха: — Крича, будить в тюрьме грохочущее эхо.
10 В уме вставали мысли прежних дней,
И гасли вновь, как беглые зарницы,
Как проблески блуждающих огней,
Как буквы строк сжигаемой страницы
И вместо них тянулись вереницы 15 Насмешливых кроваво-смутных снов;
Как хищные прожорливые птицы,
Как полчища уродливых врагов, Неслись они ко мне на звон моих оков.
И всё же в этой чёрной тьме изгнанья 20 Зажёгся блеск, зажёгся, наконец;
Кипучие и жгучие страданья
Взлелеяли сверкающий венец,
И первый луч смеялся, как гонец
Моей весны, душистого рассвета; 25 Со вздохом я приветствовал конец
Ночной тоски в пустыне без ответа, И видел взгляд любви, и слышал гул привета.
И вот я вновь живу среди людей,
Под Солнцем ослепительно-лучистым. 30 И вижу я детей моих детей,
Внимаю в полдень птичкам голосистым,
Роптанью трав, струя́м кристально-чистым. —
Но я опять вернулся бы в тюрьму,
К уступам скал, безжизненным и мглистым, 35 Когда бы знал, что, выбрав скорбь и тьму, Я с чьей-нибудь души тяжёлый грех сниму!
